За окном, в гимнастерке зелёной,
Тополь вытянулся в струну.
«Старшина! Подавай патроны…» –
Бредишь ты. А жена к окну

Паоло Хемпетти –
Финский мальчик – осколок войны.
Ждут тебя твои белые лебеди
На зеркальном стекле тишины.

Я нынче страшным расстояньем
От мирной жизни отдален,
И вспомнить я не в состоянье
Театра свет, ряды колонн

Я ни зверей не бил, ни птиц.
И только вражеская сила,
Что хлынула из-за границ,
Меня к оружью приучила.

Стоял я, а ноги, как гири,
И в кровь искусал губу.
Отец, тебе легче в могиле,
Намного спокойней в гробу.

Скажи мне, почему фронтовики молчат,
Когда военный подвиг превозносят,
Или невнятно что-нибудь мычат,
Когда об этом их другие просят?

Есть у моих товарищей-танкистов,
Не верящих в святую мощь брони,
Беззвучная молитва атеистов:
«Помилуй, пронеси и сохрани».

Я шёл в разведку. Времени спокойней,
Казалось, не бывало на войне.
Хотелось отдохнуть на горном склоне,
Присев к прямой приземистой сосне.

Небо было вроде грязной ваты,
Снег – глубок, дорога – тяжела;
Целый день усталые солдаты
Шли туда, куда она вела.

Хлеб ребятишки папой называли,
На мерзлых стеклах пушки рисовали,
Потом, весною, кончилась война…
К голодным – лебеда тянула лапы…

Да, в десять лет мы были дети, но –
Жёсткий, в горьких складках рот.
Я жил на Волге в сорок третьем,
Бежал не с фронта, а на фронт.

И дорог, и троп извилины
По горам, по целине,
Друг, с тобою исходили мы,
Испытали на войне.

Я помню бегущие ноги,
Кричащие рты и глаза,
И слёзы,
И слёзы у многих...

Буки здесь высоки, реки очень степенны на вид.
Тюрингенский пейзаж – живописен, холмист и широк он.
Путь от Веймара зелен и щедро цветами увит.
И туристы с улыбкой глядят из автобусных окон.

Под шатром нескончаемой сини
У живого огня я стою.
Потому и не пала Россия,
Что сыны её пали в бою.