Здесь был окоп. Сам рыл. навек запомнил.
Недальний бой гремел, что камнепад.
Тяжелые, суглинистые комья
лопаткою выбрасывал солдат.

Полетел снежок пушистый
И занес дома.
Ой, не нравится фашистам
Русская зима,

А какие у мамы были глаза?
Может быть, синие-синие?
Я забыл тебе, мама, ещё сказать,
Что живу я уже в России.

На поле – мать, отец – на поле брани.
И мы вдвоём в бревенчатой избе,
Где терпко пахнут пухлые герани
И воет ветер в глиняной трубе.

Вот и закончилась в мире война.
Ласточка, весточка, счастье, весна.
Вот и вернулись с фронта мужчины.
Слёзы утрите – нет плакать причины.

Представь, свершилось чудо: я прозрел,
И солнца свет ничто уже не застит.
Я б не сошёл с ума, не онемел
И не заплакал от такого счастья.

Маньчжурия. Идут машины наши
Вдоль улиц глинобитных городков.
Нам женщины опять руками машут,
Сияют счастьем лица стариков.

Выходя из окружения
С командиром на руках,
Принимал солдат решения,
В сапоги упрятав страх.

Стара у клёна гимнастёрка,
А новой клёну не дают…
Столпились камни у озёрка
И, словно овцы, воду пьют.

Зимою на танках, на бронемашинах
писали известкой: «Дойдём до Берлина!»
А регулировщицы у перекрестков
Стрелу на фанере чертили известкой

Солдату нескончаемой войны,
Собрату по перу и по оружию
Из чувства давнего великодружия
Пишу, не зная лести и вины.

Так были пышны в те года покосы,
Так лес шумел, так ветер льнул ко мне,
Так хрусталями пламенели росы,
Так много звёзд сверкало в вышине!

Летела пуля тридцать лет.
Настигнут я – пробито сердце.
И надо мной чернеет свет…
От памяти куда мне деться!

Я просыпаюсь от ночных звонков,
Стремглав хватаю трубку телефона,
Но слышу только маету гудков
И автоматику надрывных дальних стонов.

Грустно в нашем саду.
Он день ото дня краше.
В нем и в этом году
Жить бы полною чашей.