Атака, атака – железное слово.
В огне грозовой небосклон.
И снится, и снится всё снова и снова
Ночной изнурительный сон.

Обелиски густы на селе.
Край пронзили собой обелиски.
В дождевой и проржавленной мгле
Растворяются длинные списки.

Сумрачно в Трептов-парке,
Утренняя тишина…
В немецких венках неярких
Русские имена.

В тени Кызбуруна раздолье досугу, –
На праздник веселый собрался народ.
Шутливые речи звучат, и по кругу
С хмельною махсымою** чаша идет.

Путь назад тернисто-длинный,
Память льдинкой оплыла.
Будто сказочно-былинной
Наша бабушка была.

Протянутых рук ощетиненный лес,
Сто глоток, орущих в восторге.
Торжественный слет ветеранов СС
Сегодня открыт в Крумпендорфе.

С тех пор, как ты ушёл от нас
В своей шинели фронтовой,
Я ни на день и ни на час
Не забываю облик твой.

Ещё в очередях стояли разных,
И номера синели на руке…
Решил нам ЖЭк на новогодний праздник
Устроить ёлку в красном уголке.

Я разучился плакать на войне,
Когда терял под пулями друзей.
Их голоса звучат еще во мне,
И, что ни год, всё горше, всё слышней.

Верю я в недолгую разлуку,
Дома буду о войне писать.
Если правую утрачу руку –
Левой научусь перо держать.

…Весь Ленинград, как на ладони,
С горы Вороньей виден был.
И немец бил с горы Вороньей.
Из дальнобойной «берты» бил.

Сейчас мои товарищи в Берлине пляшут линду.
Сидят мои товарищи в венгерских кабачках.
Но есть еще товарищи в вагонах инвалидных,
С шарнирными коленями и клюшками в руках.

Женщина встречает поезда,
Где стоит минуту на разъезде
Длинный пассажирский эшелон,
Женщина в изношенной одежде
Каждый день выходит на перрон.

«Убей, – в плакате было, – немца!»
Да, немца. Коротко и прямо.
Здесь ненависть имела место.
И ненависть имела право.

Седой военный входит подбоченясь
В штабной вагон, исписанный мелком.
Рыжебородый тощий ополченец
По слякоти шагает босиком.