Гремит медноголосие «Славянки»…
В сознании фронтовика встают
Российские вокзалы, полустанки –
Пронзительный военный неуют.

Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.

Над старым письмом замираю…
Ты пишешь: «Воюем… Зима».
Отец мой! Да что я узнаю
Из строчек скупого письма?

А днем свершилось. На оконной раме
Напротив львов поверженных сидел телефонист.
Он крикнул: «Бра-атцы! Знамя!..» –
И пошатнулся, и свалился вниз.

Июльский дождь накрапывает редко.
Тепло и сыро. Ни луны, ни звезд.
Нас семь бойцов отправилось в разведку,
Восьмой – на правый берег перевез.

Выйдет на крылечко дед Ерошка,
Развернёт малиновы меха –
И пойдёт в руках его гармошка
Сказочною птицей полыхать!..

Неля мечтала быть лётчицей,
А прослыла юлой-переводчицей.
Надевала
Платье из ситчика,
Объяснялась у дома
С зенитчиками.

Поставленная девичьей рукой
в последнем русском выжженном местечке,
Мне с праздничною надписью такой
На КПП запомнилась дощечка.

Двенадцать молча ушли с бугра:
Сила, мол, ломит силу…
Сказал тринадцатый: «нет, не пора!»
И лег один к «максиму».

Я знаю – я клялась тогда,
что буду до конца верна,
как ни тянулись бы года,
как долго бы ни шла война.

У Черного моря в соленой пыли
Кремнистым крылом над прибоем
Лежат берега легендарной земли,
Где ветры не знают покоя.

…Равняйсь! Направо! Грудь вперед! –
Кричал солдатам старшина.
Кто выживет и кто умрет –
Мы все равны, одна страна.

Наш поезд во поле глухом
Застрял на полпути к Балхашу*.
Под вечер на былье сухом
Мать в чугунке варила кашу.

Культяпые плотники строят бревенчатый дом.
Их руки остались под Ригою и под Одессой,
А жить-то ведь надо: хоть как-то обуться, одеться
И выстроить для тёти Тани бревенчатый дом.

Похож на ад горящий Сталинград,
Где немцам не желают дать дорогу.
Солдатам нашим нет пути назад,
Но есть пути в любое время – к Богу!