По училищным коридорам
Роковую разносит фразу:
– Не пришла она из дозора!
– Не вернулась лодка на базу!

А города людей – переживают.
Уже сошли мы безвозвратно в тень,
а всё ещё дома переживают.
Всё ищут нас локаторами стен.

Под деревцóм на лавочке в зеленом во саду
Сидят старушки-бабушки в двухтысячном году.
Играют возле бабушек их правнуки в войну,
Старушки улыбаются: «Вояк и не уйму!

В большом платке,
повязанном наспех
поверх смешной шапчонки с помпонами,
она сидела на жёсткой насыпи...

В царство железных цветов и кружев
Ветерана везли.
Печальная медь разливалась в стуже
И таяла в снежной пыли.

Кто думать мог в тот год далекий –
В суровый год, в свинцовый год, –
Что не погибнут эти строки,
Что это слово – не умрет?

Рассказ моей мамы Жени Цвилинг,
когда-то узницы Печорского фашистского
лагеря смерти, потом фронтовички,
теперь – бруклинской пенсионерки

Их находили возле труб печных,
В золе, горячей от пожаров жгучих.
Потом в шинелях новеньких своих
Вышагивали в сапогах скрипучих.

Что там движется в тумане?
Едет фриц верхом на Ване,
Едет, связанный надежно –
В плен врага везти так можно!

Где погиб он,
Друг мой близкий?
У каких высот крутых?
Обелиски, обелиски…

Раз в году, на Девятое мая,
Словно вдруг отойдя ото сна,
Всенародная власть вспоминает,
Что когда-то гремела война.

Долго девушка глядела –
у танкиста грудь горит.
– За какое ж это дело
награждали? – говорит.

Пластинок хриплый крик
И радиовещанье,
И непрочтенных книг
Надменное молчанье

Вечером в школу приходит народ –
Взрослее, чем днём, и упорней вдвойне.
В десятом классе беседа идёт
О Великой Отечественной войне.

Сейчас, не очень далеко от нас,
идет такое дикое кровопролитье,
что мы не смотрим друг другу в глаза.
У всех – геморроидальный цвет лица.