Пахнет кожей, шинельными скатками,
Пахнет потом и пылью дорог.
Офицеры танцуют с солдатками,
А дневальный стоит у ворот.

Вспоминаю в ритме буден
Часто прошлые года:
Замечательные люди
Окружали нас тогда.

Часто смерти в глаза
Мы умели взглянуть.
И ничто нас назад
Не могло повернуть.

День Победы.
Разводы тумана.
Мелкий дождь.
Барабаны вдали.

Забыть ли мне, как под Смоленском
Артиллеристы наши впрямь
Вцепились в землю. И – ни с места! –
Хотя и немец был упрям.

Пришёл с простреленной рукой,
Но слава ветру, что живой.
От ветра дрогнула рука,
Прицел нарушив у врага.

Ходила смерть – легка в походке –
на фронте рядышком со мной,
и я привык к ней, как к винтовке,
как к неизбежности самой.

Твой сын сказал: «Я отправляюсь в путь». –
И к мальчику упала ты на грудь.
И он на миг припал, как в детстве, к маме,
Обняв тебя могучими руками.

Москва. Ноябрь. А между сосен
Во всей стремительной красе
Летит в дымящуюся осень
Волоколамское шоссе.

…Я вижу снова вихри непогод.
Земля изрыта язвами воронок.
Исходит кровью сорок первый год,
Как раненый волками жеребенок.

Разрывы грузно взвизгнули с обидой.
За танком танк в степи гремит, пыля.
Начался бой… Храни нас и не выдай,
Родная опаленная земля!

Улицы зимней безумный разбег…
Где он, простор белизны неоглядной?
На тротуарах утоптанный снег
Так же, как на мостовых, – шоколадный.

Мне приснился народ наш мальчиший –
Лет пяти и постарше: шесть, семь…
Было лето. Краснели вишни.
Немцы пленные шли по шоссе.

Ты прекрасна в избе,
Холодильника белая глыба...
И тебя навсегда
Прописала простая изба.

Вот и всё, последний выстрел…
И над Влтавой, и над Вислой,
И над Эльбой – тишина.
Ликованием солиста