Печальное было время:
С утра до вечерней тьмы
Боев многотрудных бремя,
Крепясь, выносили мы.

Это имя ударит под дых
И весомее всякой медали…
Только чудом оставшись в живых,
Как мы насмерть ещё голодали!

Зерно лопатой подгребает,
День суетится на току.
Пусть денег он не загребает,
Да много ль надо старику?

Вспоминаю: в мае было это.
Накануне праздника страны
Пригласили в госпиталь поэтов
К ветеранам памятной войны.

Под Прохоровкой летом в сорок третьем
Поистине был самый ад войны.
Броня гудела и дышала смертью,
Дышала с той и этой стороны.

Когда-нибудь, я верю, это будет, –
В спокойный час, у тихого огня
Познавшие иное счастье люди
Из уст твоих услышат про меня.

Враги партизана вели на расстрел.
Безусый, молоденький, шел он и пел
О том, что ему восемнадцатый год,
Что Родине жизнь он свою отдает…

Мы знаем – будет странный час
И по домам пойдут солдаты,
Но мы не знаем, кто из нас
Дойдет живым до этой даты.

С пьедесталов стволами в небо
Смотрят славные пушки и танки…
Я бы вымахал памятник Хлебу,
Нашей русской ржаной буханке.

Вагонная дверь открывается туго,
Как будто разбухла. И дождичек льет.
В мозгу словно вспышка – здесь родина друга.
Я даже споткнулся: а вдруг подойдет?

Ветер пылью шумит по кустам,
леденеют сожжённые сёла…
И разносится: «Все по местам!» –
капитанское хриплое соло.

Раздвигая меха нетугие,
Дед играет знакомый мотив
Про тревожные дни боевые,
Про товарищей павших своих.

Над морем синева громадных крыл.
Они темны. Движенье их незримо.
Шумящий их размах от взоров скрыл
обрывистые очертанья Крыма.

Снегопад лохматой лапой
Прошуршал, весной гоним…
Я во сне кричала: «Папа!..» –
И бежала я за ним.