Привели и застрелили у Днепра.
Брат был далеко. Не слышала сестра.
А в Сибири, где уж выпал первый снег,
На заре проснулся бледный человек

Его прислали в роту с пополненьем.
И он, безусый, щуплый паренёк,
разглядывал с наивным удивленьем
такой простой и страшный «передок».

Всё дальше тот суровый час,
Его удары глуше.
А избы старые у нас
Похожи на старушек.

От Москвы до Эльбы
Во земле сырой
Наше поколенье
Выровняло строй.

Весь город наш слезами орошён.
Прошёл нездешний дождь, и тротуары мокры.
И час цветения черёмухи пришёл,
И вечером дома желты от охры.

Мне снилось страшное: как будто
Я в рукопашную иду
В переднем, гибельном ряду
В такое солнечное утро!

Не видел я –
но помню я,
как с тех июньских дней
«Вставай, страна огромная…»*...

Мы знали все: вкруг «града Ленина»
Блокада петлю распростерла.
Как раненный навылет в горло,
Дышать он лишь сквозь трубку мог –

К военной теме постоянно
Я как к распятью пригвождён!..
В который раз на поле бранном
То я убит,
То я рождён!..

Вот печальный и ласковый склон,
Три старухи-берёзы белеют, горюя.
И роняет, клонясь над могилами, клён
На чугунные списки листву золотую.

Барские, кирпичные
В садах дома.
Крыши черепичные.
Верхом закрома.

В детстве был учитель у меня,
Знающий, но очень уж суровый.
Недовольством сдвинутые брови
Памятны до нынешнего дня.

Был душен воздух, напоенный зноем.
Бой не стихал. Жара такая шла,
Что и ночами не было покоя,
Орудья накалялись добела.

В капонире, в гнездышке лодочкой,
Поселился удод с удодочкой.
Я ступаю по глыбам сожженным
И дивлюсь капризу весны

Земля израненная впереди…
В шинели, с автоматом на груди
Шагаю, прохожу за долом дол.
Высоко надо мной парит орел