Земля израненная впереди…
В шинели, с автоматом на груди
Шагаю, прохожу за долом дол.
Высоко надо мной парит орел,
Порой скрываясь в низких облаках…
А я один, затерянный в степях,
Едва тащусь. Устал я, спать хочу.
Я еле-еле ноги волочу.
А до ночлега больше полпути,
Но я не в силах далее идти.
Взор одиноким привлечен холмом.
Чтоб расстелить походную на нем
Шинель свою, поесть, передохнуть,
Я подошел к высокому холму.
Он приютит меня. Привет ему!
Печальный вид! Стою, раздумья полн.
Я вижу свежий надмогильный холм,
Душе напоминающей без слов
О буре прошумевших здесь боев.
Боец навеки тут обрел покой,
Зарытый безыменною рукой.
И друг, хоть имени бойца не знал,
На маленькой дощечке написал:
«Здесь павший смертью доблестных лежит
Азербайджана сын, герой – игит*.
Когда пробилась травка из земли,
Его в земле мы русской погребли…»
Войска промчались гневною рекой,
А он, отстав от армии родной,
Навеки здесь остался в стороне.
И долго я стою, и грустно мне.
Внезапною печалью я объят:
Быть может, здесь лежит родной мой брат?
Путь продолжать не в силах я. Но вот
Крестьянка мимо старая идет,
Встает к холму могильному лицом,
И крестится медлительным крестом,
И утирает головным платком
Глаза. И вдаль идет своим путем.
И я пускаюсь также в дальний путь,
Не отдохнув. Свободней дышит грудь…
И исчезает холм в дали степной,
И пропадает, скрыт вечерней мглой.
Но нет, о нет! Неверно я пишу, –
Могилу ту я в сердце уношу.
Проходят дни и месяцы боев,
Пылают стены древних городов,
По улицам, бушуя, льется кровь,
И дети наши гибнут вновь и вновь.
Но что б ни совершалося со мной,
Я не могу забыть могилы той,
Где спит безвестный сын страны моей,
И как по-русски крестится над ней
Старуха, утомленною стопой
Плетущаяся тропкою степной…
* Igid – храбрец (азерб.).