Достал он щербатую линзу
И луч обратил в карандаш:
Фанеры квадрат задымился,
И выжегся – вот он – пейзаж.

Умирают солдаты
Весною от ран,
Когда солнце стучится
В окно по утрам.

Сегодня четыре полета подряд
Мы будем врываться в зенитный ад.
А небо такое святое с утра.
И в розовой дымке полоска Днепра.

Я запомнил осень сорок первого:
Взрывы бомб, кочевья, плач без слез.
Боевую выучку и нервы
Проверять курсантам привелось.

Она зашлась, как будто горе
Ей не чужое, а своё.
И вот уже другая вторит,
И вот уже ведут вдвоём:...

В окошке вагонном – то поле, то речка,
То город далёкий, то роща мелькнёт.
У станции с тихим названьем «Овечка»*
Состав замедляет стремительный ход…

Что может быть вкусней глотка воды,
Когда от жажды пересохли губы,
Когда бы фляжку,
Хоть на всех одну бы,
И пригоршня – спасенье от беды.

Тратил силы – не жалел.
Жил – не крохоборничал.
Много знал я всяких дел:
Лес валил и плотничал.

Судьбу я уже не кляну,
Не хнычу, не ною – что толку!
Отец завещал мне страну…
Страну завещал мне. И только.

А город спал – щекою на ладонь –
Вдоль гавани из тёмно-синей краски.
Словно девчонки выпускного класса,
Акации стояли над водой.

Беспощадной войной опаленный,
в Минусинск возвращаясь назад,
восемь суток на полке вагонной
не смыкал свои очи солдат;

Мы слушаем прекрасный блеф,
Что кушаем германский хлеб.
Зерно моей несчастной Родины
По договору к немцам шло,

Над миром шальная вьюга
Не может кипеть всегда –
И солнце расправит брови,
И небо придет в себя.

Вечер спустился с пригорка,
Дрёмой окутал кровать.
Мама задёрнула шторку,
Села у лампы вязать.

Нет, не ушла наша нежность,
Пусть мы стали суровей и суше,
И в сраженьях, скреплённые кровью,
Беспощаднее стали и злее