На черном полустанке
в задымленном году
лежачие подранки,
мы слышали беду

Здесь война рубежи столбила
И дороги костьми мостила,
Здесь хлеба на крови растут.
Я тебе обязана хлебом...

Кругом ни души, ни звука,
Только они одни –
Два задушевных друга,
Два героя войны.

Уходят совсем ветераны,
Редеют седые ряды…
Болят не телесные раны –
Болит у них сердце в груди.

Небо было вроде грязной ваты,
Снег – глубок, дорога – тяжела;
Целый день усталые солдаты
Шли туда, куда она вела.

Ты хоть что про режим говори,
Но порой не поешь за делами.
Лезу в шкаф поискать сухари –
Словно в детство вернулся я к маме.

Вчера шёл дождь. И ночью перед этим
Болели раны старого солдата,
Как в первый раз давным-давно когда-то,
Тем грозным летом утром, на рассвете.

Мы рыли рвы – хотелось пить.
Бомбили нас – хотелось жить.
Не говорилось громких слов.
Был дот на каждом из углов.

Уж четверть века позади,
Какой же след найду я
От тех боев? А мне:
– Найди! –

Скажи мне, почему фронтовики молчат,
Когда военный подвиг превозносят,
Или невнятно что-нибудь мычат,
Когда об этом их другие просят?

Для него не забрезжит рассвет,
Солнце ласковым взглядом его не окинет
И не скажет сосед, подавая кисет:
– Закури, Евдокимыч!

Казалось, было холодно цветам,
И от росы они слегка поблекли.
Зарю, что шла по травам и кустам,
Обшарили немецкие бинокли.

Была трава в тот год по пояс
И лес в плодах благоухал.
Мы собирали их на совесть
Не для родительских похвал.

И я,
Пожалуй, видел всякое.
И я на трудностях мужал…
В тот год...

Они насквозь у нас пропитаны
Пороховым солдатским потом.
А сколько верст прошли мы с битвами
По большакам и по болотам!