Их четверо за столиком одним:
Стрелковый полк остался боевым,
Солдатский праздник отмечает он...
Так что же плачет третий батальон?

Не дома, а черепа здесь,
И безгубы, и безглазы, и безносы;
Ведь в жилых домах, как золото, сверкают
И уста дверей, и очи окон

Из песни можно выкинуть слова,
Да что слова – и целые куплеты!
Но я-то слышал их тогда, сперва,
В застолье том, в предчувствии Победы.

«Прилетели бы жаворонки,
а вёснушка будет», –
Говаривала бабушка.
И снова принималась за своё.

Когда сержанты выводили
Парней из банного тепла,
Парными, розовыми были
Разгоряченные тела.

Сад распускается – перед грозой,
дитя рождается – перед войной.
Потом вспоминается: «Боже ты мой,
как было светло перед самой, той…»

Прополото поле войною,
А минуло столько годов...
Мы, время, идём за тобою,
Как стадо вечерних коров.

Эшелон на станции Зырянка*,
Уходя хвостом за горизонт,
Поглощал своей утробой танки.
Здесь, в тылу, и начинался фронт.

Коптилки мигающий пламень.
Мы с Диккенсом в доме одни.
Во мраке горят перед нами
больших ожиданий огни.

Не пургой,
Не метелью злою
И не лютою синевой
Закружилась зима над землею

Сорок третий год. Зима.
Где-то отдых недалече.
Тянет плечи автомат,
И усталость тянет плечи.

Ещё не кончилась война,
Но обозначилась победа.
Конь спотыкался. Борона
Влачилась тяжко до обеда.

Всё время будет помниться война.
Ещё не все закрылись наши раны.
По одному уходят ветераны.
Торжественно хоронит их страна.

Помню. Год сорок пятый.
Осыпавшиеся траншеи.
Окопы. Мины на земле.
Поля не вспаханы.

Молчит он – мраморный солдат,
Стоит, не сделает ни шага.
Всё на войне познав, лежат
В могилах братья по отваге