Дождь стучит по железу крыши,
и, хотя мы с тобой вдвоем,
говоришь ты как можно тише
о недавнем пути своем.

Чтобы мы о мире написали
Не словами, а судьбой страны,
Жизнь нам предоставила детали
Самой сокрушительной войны.

Оттого ль, что была война,
По другим ли каким законам
Целовала меня старшина
В полевых медицинских погонах.

У моей соседки тёти Шуры
На мешок похожая фигура,
Две козы и зуба вроде три,
Пять сынов раскиданы по свету...

На чей-то зов, на чей-то свет
дорогой звёздной
издалека, по руслам лет,
приходят вёсны.

Читаю письма фронтовые –
Дрожит душа, дрожит рука…
В них запахи пороховые –
Из огневого далека.

Старику поговорить охота,
лет ушедших память велика,
только люди заняты работой,
некому послушать старика.

Летний день надоедливо звонок,
Мухи жалят, и солнце слепит.
На кирпичной ступеньке котенок
Развалился и будто бы спит.

Как иконы, их лики темны,
Но сияют седые их прядки,
Потому что за годы войны
С чёрным горем спознались солдатки.

В пыльной шинели пришла я домой,
Только и дома не так, как было:
Ива под окнами стала немой,
А ведь когда-то она говорила.

По снежным холмам и долинам
Родной украинской земли
Могучим полетом орлиным
Полки удалые пошли.

…После схватки долгой и упорной
мы в село Минаево вошли.
Где же дом высокий и просторный?
Всё фашисты начисто сожгли.

Не израненный и не калека,
И собою доволен вполне.
Но присмотришься – тень человека.
Человек на прошедшей войне.

Я стоял, босоногий,
В придорожной пыли,
Не по возрасту строгий.
А солдаты всё шли.

Еще не контужен, не ранен,
Иду в голубой полумгле.
Иду, молодой россиянин,
По звонкой осенней земле.