Сидел безногий. Вместо ног – колёса.
Засаленная кепка кверху дном.
Рассеянно сидел и безголосо
Под равнодушно-окаянным днём.

Кто наяву, кто в полудреме,
Кто в давнем сумраке вины,
Солдаты думали о доме
В часы бескровные войны.

Зеркало серебряное было.
Женщина, что в комнате жила,
В зеркало смотреться не любила,
Одинокой женщина была.

Планету пожирал огонь.
В том гибельном огне
Сгорел солдат, лишь тень его
Осталась на стене.

Ополченцы. Добровольцы. Москвичи.
Вперехлёст над городом лучи.
В эти ночи, кровью нашею пьяна,
Заплясала на окраинах война.

Я знаю – сегодня так надо!..
Но чувства мои смятены,
Когда провожаю Солдата
К подножью Кремлевской стены.

Мне память перешла в наследство
От матери через её слова.
Я эту память помню с детства,
И до сих пор она во мне жива.

Черный город в глубоком снегу
Чутко смотрит в глаза врагу
И прислушивается в пургу:
Взяли Тихвин?.. Отбили Мгу?..

Я раньше часто проезжал
Село, где танк на пьедестале,
Где наш народ врага сдержал
И сосны часовыми встали.

Над Хинганом погода такая –
Вечно седая мгла.
Вершины его, бывает,
У туч протыкают бока.

Я вернулся оттуда,
Из метели сырой,
Где ценили не удаль,
А выносливый строй.

Всю ночь мы уходили большаком.
Горел июль.
Навстречу шла пехота.
Дымились паром мстинские* болота.

Остановились на краю села,
Где хаты в шубы снежные одеты,
А может, гусли заиграли где-то,
А может, песня где-то проплыла,

Мы спали ничком на полу земляном,
прижавшись к соседу, свернувшись клубком.
А раньше мы спали на голой земле
и грели ладони на голой земле