Деткам живётся несладко,
Просят они молока.
Горюшко доит солдатка.
Грозно текут облака.

Окрасил дым волнистые туманы,
Ночное небо стало розовей.
В такую ночь собрались партизаны
И дали клятву Родине своей:

Мне хотелось вобрать всю листву, все увалы,
Мне хотелось запомнить всех трав имена.
Мне впервые природа такой представала,
И глаза на нее мне раскрыла война.

Седой человек одинокий
В квартире напротив живёт.
Он китель с наградами носит,
При встрече мне честь отдаёт.

Пускай не на блинах у тещи,
Но здесь ручьи, цветы, весна,
И шалаши в дубовой роще –
Как будто вовсе не война.

Вот и отобрана ты у меня!..
Неопытен в древней науке,
Я бой проиграл, пораженье кляня,
Долгой и трудной разлуке.

В тот день они попали
В третий круг ада.
Поздняя осень затмила солнце,
Горные тропы

Милая, не плачь, не надо,
Грустных писем мне не шли.
Знаю сам, что ты не рада
От любимого вдали.

Опять бои… И, двигаясь упрямо
По снежным селам, средь гремящей тьмы,
В часы затишья с детским словом «мама»,
Таким родным, не расстаемся мы.

На стенах побеждённого рейхстага
Мы ставили автограф в сорок пятом,
Писали имена, фамилии и даты
Своих друзей, погибших с нами рядом.

А я-то выпалил некстати:
«У вас по-графски стол накрыт!»
И сразу сникла тётя Катя
И вдруг заплакала навзрыд.

В сорок пятом
Сапожнику трудно жилось.
Много в доме голодных
И мало работы...

Опять звучит сигнал ночной тревоги.
Орудья бьют, – как видно, до утра.
И за рокадой*, вдоль ничьей дороги,
Пылают, словно свечи, хутора.

Да, родная, настали тяжелые дни,
Но, поверь, нашу волю не сломят они!
Помнишь прежние славные наши дела?
Как сегодня, метель над страною мела,

Не просто павшим – нет,
А с думой о грядущем
Воздвигнут монумент
И ныне всем живущим.