На пиджаке блестели ордена
И седина белела из-под кепки.
Добрёл он до заветного окна
И протянул приёмщице рецепты.

В кровавых рукопашных обескровлена,
В пылающих селеньях сожжена
Была она, как вся страна огромная,
Спрессованная сердцем тишина.

Стаканы с мадерой и чаем,
Веселие в нашем окне:
Победы пять лет отмечаем.
Без малого столько же – мне.

Дождь лицо запылавшее студит,
Я иду сквозь его серебро,
Никогда, – понимаете, люди! –
Я не знала отца своего...

Так что ж я боюсь умереть
если спать я ложусь с мольбой
чтобы все пережили меня

Вот она, правда:
                      шли мы
от света и от тепла.
Шли мы,
                 огнем косимы,
туда, где беда была.

Снова двадцать первое число.
Ночь сложила лилию щепоткой.
Примостил скрипучее весло
Коростель на песенную лодку.

Нет, мы тогда не утопали в страхе,
Как нынче утопаем, постарев!..
Где я родился?
В сталинском бараке.

Идут дожди, смывая вмятины,
Воронок вечную вину.
И до сих пор находят матери
Детей, потерянных в войну.

Это было словно вчера еще:
Солнце, дворики, огород.
Я – с дружками в лапту играющий,
А над выгоном – самолет.

...Пошлёт меня мама за хлебом,
Когда наношу я воды.
И вот зашагаю под небом,
Что выжило после беды.

В обиде быть на время ты не вправе:
Крепки его и память, и закал,
И современник твой в посмертной славе
Перед тобою городом предстал.

Это было в Берлине, в майский день, в сорок пятом.
Гул торжественных месс плыл над вешней землёй.
И, обнявшись, смеялись от счастья солдаты,
И вселенский салют полыхал над Москвой.

То ль виновен закат багряный,
То ль повинен песок зыбучий...
Что ж припомнилось ветерану
Над ковыльной днепровской кручей?

Конец великого похода!
Мечту об этом майском дне
Мы все четыре трудных года
Таили в сердца глубине…