Опять возвращаюсь я
К памятной дате…
Ты славно ошибся,
Мой юный солдатик!..

Да, наше время слишком отдалённо
От тех времён, когда военкомат,
Спеша, отправил в недра медальона
Всё, чем до самой смерти жил солдат.

Раздался взрыв на Эльбе вспененной,
И я к нему что силы мчусь,
И прибежали в то мгновение
Американец и француз.

На красивые жесты скупа,
Победила реальная проза
Верещагинские черепа
Пресловутого апофеоза.

Негромкие песни военной поры,
Мы вас позабудем едва ли:
Какие пространства, какие миры
Вы нашим сердцам открывали!

Врач сказал:
– Кладите в середину.
Жаль сержанта, даже очень жаль!
Полз на четвереньках – и на мину,
Прямо на три усика, нажал.

Живые сами знают, как им жить.
Живые сами помнят, что им помнить.
Я говорю сегодня как покойник,
Из гроба вставший, чтобы говорить.

Не таким уходил я когда-то
на войну от родных островов.
Только помнится пламя заката
и тяжелые всплески валов.

Плод сорвётся –
И ветка отпрянет.
И прорежется в тучах звезда.
И никто никого не обманет.

Над крышей рваной небо хмуро.
И все ж, какой ни есть, приют:
Проемы окон – амбразуры,
И только пули не поют…

Травой густопоросший двор,
полурассыпанный забор,
крапива и бузинный кустик,
и, воспевая захолустье...

Пусть самая тогда была их малость,
Но, даже попадая в западню,
«Тридцатьчетвёрки», в землю упираясь,
Крушили фрицев мрачную броню!

Был я маленьким, очень маленьким –
Может быть, чуть побольше валенка.
Годы трудные, послевоенные.
А от зноя – поля бесхлебные.

Я не знаю тебя, отец,
В детстве видела раза два,
Помню смутно, едва-едва,
Только знаю, что ты – не подлец...

Выйдет на крылечко дед Ерошка,
Развернёт малиновы меха –
И пойдёт в руках его гармошка
Сказочною птицей полыхать!..