Дождь стучит по железу крыши,
и, хотя мы с тобой вдвоем,
говоришь ты как можно тише
о недавнем пути своем.

За час перед рассветом – тишина.
Через окопы спящей обороны
Ползет туман, как молоком, до дна
Заполнив чаши бомбовых воронок.

По-бабьи на людях бедовы,
А дома по-бабьи грустны
Мои деревенские вдовы,
Что любят рассказывать сны.

Усеяны поля, дороги, тропы
Горячим пеплом, грудами костей…
Сюда вели пути со всей Европы,
Обратно людям не было путей.

Стол накрывая, вспомнишь обо мне,
Пустует стул. В квартире одинокой
При мысли, что погиб я на войне,
Заплачешь ты одна в тоске глубокой…

Мама,
Что ты го́ришься,
Отведи беду.
Столько света в горнице!

За овинами
Травы тминные.
Константиновна –
Косы длинные.

Чёлочка косая, сужены глаза.
Промахнуться девочке ни за что нельзя.
Снайпериха Галя жжёт прищуром лес,
Снайпера-фашиста ловит в чёрный крест.

Пожелтели старенькие фото,
Выцвели пшеницей.
Дозревает русская пехота
Под божницей.

Шел туда и обратно
Я с войной и без войны.
Отдыхал не многократно
У березы, у сосны

Он – командир. До умопомраченья
Натаскан наступать и побеждать.
Ни разу он в атаке, в отступленье
Не вспоминал свою и Божью мать.

Былые забудутся беды,
и грохот снарядов, и пламя,
когда над нами Победа
взмахнет молодыми крылами.

Это не забудешь никогда,
Как четыре года денно, нощно
На земле горели города,
Села и березовые рощи.

Пострашнее снаряда и бомбы,
Сея неумолимую смерть,
Танки шли, как положено, ромбом,
Прогибая вселенскую твердь.

Четыре недели у нас на глазах
с солдатскою жизнью прощался казах.
Лежал он истаявший, серый, как дым, –
как быть нам, что делать с таким молодым?