В окопах стенки кроет иней,
Дымят на брустверах снега!
И мы – у самых вражьих линий
И не спускаем глаз с врага.

Давали слова и зароки,
Но что-то сбивало с пути…
И мы пропускали уроки,
Чтоб к минному полю пойти.

На этот раз не в чистом поле,
Где нам служил постелью снег, –
В полуразбитой сельской школе
Остановились на ночлег.

Совсем недавно в мастерской протезной
Примеривал я свой протез железный
Среди таких же, как и я, солдат,
Которым далеко за шестьдесят.

Как на море синем паруса белели,
Когда наш эсминец выбрал якоря…
В первый раз надел я полосатый тельник.
Мне сказали: «Помни: ты – моряк!»

Ты пишешь мне, что у тебя порядок,
что никаких в здоровье неполадок.
Не хочешь, чтобы волновался я.
Ты прикрываешь, как в бою, меня.

Кольцо огневое все туже сжималось.
Голодный, холодный, промерзший насквозь,
На кромке земли, как скала, возвышаясь,
Стоял Ленинград, наш могучий форпост.

Когда меня кондрашка хватит
И я умру, о, Боже мой,
Ты прикажи небесной рати,
Чтоб ласковей была со мной.

Денек я помню в детстве ясном,
Со мной он всюду и везде:
Сидело облачко на прясле
И мыло ножки в синь-воде.

Над Волгой медленно светало,
И даль была ещё темна.
И что-то в сумраке искала
На ощупь длинная волна.

Выходя из окружения
С командиром на руках,
Принимал солдат решения,
В сапоги упрятав страх.

Когда земля от ран стонала,
хлеба горели, шли бои,
душа к возмездию взывала
и забывала о любви.

Дорога торная, дорога фронтовая,
Поникшие сады, горящие стога,
И в злой мороз, и в зное изнывая,
Идти по ней и вечность постигать.

Невесты вечные и вдовы
Не знали ласки и тепла,
Но были праведной основой
Послевоенного села.

Прости меня, мама,
но жизнь была – тайной…
Свободным я стал
только с милой Украйной!