Вхожу в Берлин не для захвата,
И жить не собираюсь в нем.
Уже близка Победы дата:
Уже Рейхстаг объят огнем.

Сергею Орлову
Тяжелый след. Упрямый след.
Под пулеметами. Ползком.
Еще мне, может, двадцать лет

Разведку размыло в тумане дебелом.
И взвод провалился в туман, как в трясину.
Я снова ощупал локтём парабеллум,
Который отдать пожалел Константину.

Суверенного дара прощенья
Оттого не доверено мне,
Что прощенье бывает, как мщенье,
Где прощённому хуже вдвойне.

В минуты ясного виденья
Века мелькают предо мной;
Эпохи славы и паденья
Идут, проходят чередой.

Удар! И взмыла сталь.
Другой!.. И небо – в клочья!..
Забарабанил злобно черный град.
Смешались близь и даль.

Склонилася туча над речкою синей,
Донецкая в небо уперлась дорога.
«Куда поспешаешь, расхристанный сын мой?
Зайди к старику, посидим у порога.

У братских у могил
Тревожней сердца стуки,
И никаких нет сил
Забыть здесь о разлуке...

Стихла деревня. Стоят стар и млад у ворот.
Смотрит-дивуется весь деревенский народ:
Пленные немцы с понурой идут головой.
С лесоповала ведёт их в казарму конвой.

Не позабыть мне ночи той короткой…
Был май. В лесу черемуха цвела.
Мы наступали, и прямой наводкой
Артиллеристы били вдоль села.

Сорок второй. Морозы к сорока.
В непроливашках лёд, а не чернила.
Пар изо рта. И язычки коптилок.
И дребезжанье школьного звонка.

В блиндаже под снегом в три наката,
В стороне от всей Большой земли
Руки обожженные солдата
С нежностью на плечи мне легли.

Раз в году, на Девятое мая,
Словно вдруг отойдя ото сна,
Всенародная власть вспоминает,
Что когда-то гремела война.

Бьет по крылу мятущееся пламя.
И песню об отчизне экипаж
В последний раз поет под облаками,
Последний сделан в высоте вираж.

Это я был на бронеплощадке –
Долговязый, робкий, молодой?..
Немцы клали в шахматном порядке
Мины – неминуемой бедой.