Когда они в последний раз поперли,
И мы в ножи пошли, осатанев,
Бой догорел, но где-то в самом горле
Безмолвным криком клокотал во мне.

Его фамилии никто не знал:
Он только что из окруженья вышел.
И сразу – в бой. Я мельком прочитал
Его татуировку: «Надя – Гриша».

Я прежде думал: здесь любви не место.
Войны приказы – думать о другом.
Там – в мирной жизни – чувства неизвестность
И тишина, и мысли про любовь.

Земля качалась, падали деревья,
Огонь плясал на взорванной броне.
Пылали словно факелы деревни,
И люди погибали на войне.

А мы с тобой, брат, из пехоты.
А летом лучше, чем зимой.
С войной покончили мы счеты…
Бери шинель – пошли домой.

Всю ночь мы уходили большаком.
Горел июль.
Навстречу шла пехота.
Дымились паром мстинские* болота.

Когда последний ветеран войны
Сойдёт в окоп, откуда нет возврата,
Венок от самых близких и родных
Возложат правнуки к ногам солдата.

Красные раны тел.
Рваные рвы земли.
Никто умирать не хотел!
Да – помогли…

Деревьев золотеющая сень.
Шумит сентябрь берёзовый в России.
Наверное, в такой же ясный день
Погиб на фронте старший брат Василий.

Ты, говорят, пред жизнью виновата,
Что не была светла и весела…
Но в юности не принца, а солдата
Ты с поля боя, Золушка, ждала.

Лес в осенних подпалинах.
Лист, несущийся прочь.
В травах, наземь поваленных,
Ветер свищет всю ночь.

По спине моей, как по нотам,
Дробь сыграла в один момент,
Палка – двигатель нашей работы,
Безобидный на вид инструмент.

Если жить не смогу,
Попаду или в рай, или в ад,
Я, пожалуй, солгу,
Я утешу погибших солдат...

Бежали машины, ползли тягачи
в сплошном несмолкающем гуде.
Разбитой дорогой в кромешной ночи
спешили окопные люди.

Не дрогнули товарищи в ту пору,
Которой не забыть, пока живу,
И гитлеровских мотогренадеров
Остановили на пути в Москву.