Что разъезды малы,
Кто говорит?
Воинским составам
Путь открыт!

Комок подкатывает к горлу.
В глухом тылу я помню цех.
Я уставал, ломались свёрла,
И не давался мне успех.

и вот под веткою омелы
мы видим грубую чету
идут аресты и расстрелы
дрожат челюскинцы на льду

Нет, он не умер,
Он погиб, мой брат…
Он ранен был
Семнадцать лет назад.

На опушке дымятся подбитые танки.
Остывают орудия. Грохот затих.
Мы в леске придорожном, на светлой полянке,
Схоронили друзей боевых.

Я помню этот тяжкий бой:
В ту ночь два раненых солдата
Бежали тайно из санбата
К себе домой – к передовой.

В саду играет полковой оркестр,
Огнём горят начищенные трубы,
И тесно от солдаток и невест,
И беспризорны спеющие губы…

Тебя увидел я впервые
В кольце огня над горизонтом.
Когда в порядки боевые
Ты встала подмосковным фронтом.

Во флигельке, объятом лютой стужей,
В сорок втором, чтобы согреть сестру,
Я бросил в печку сказки братьев Гримм.
Железная печурка загудела.

Ворвался танк на перекресток улиц
И заплясал на скрещенном огне,
Попятился и огрызнулся,
Как бы пошарил огненным клыком в окне

Неторопливо Керченский пролив
Паромы грузовые рассекают.
Пролив красив, он бархатно-красив,
Огни и звёзды мирно отражает.

Один лишь конь был в том обозе,
Как гость израненной земли.
За ним просёлком по откосу
Коровы в упряжи брели.

«Ветеран» – такого слова не было.
Было – точно помню – «фронтовик».
Привилегий для себя не требовал
И калека даже – привык.

Сколько было детей на Крестовском
до войны!
Я видел – сотни!
По именам...

Едим замёрзшего грача
В уюте тесного жилища.
Она красна и горяча,
Морозом даренная пища.