Из Путивля раным-рано,
С солнечным восходом,
Ковнаковцы-партизаны
Двинулись походом.

Хочу в былое пристальней вглядеться,
Но вспоминаю многое с трудом.
В конце войны и на исходе детства
Меня судьба забросила в детдом.

Земля пылает,
Небо пылает,
Море пылает.
Уходят последние корабли

Будет – нет ли конец нашим бедам?
До чего ж ты, зима, холодна!
Собирается мама за сеном.
Ну куда же ты, мама, одна?

Послевоенною порой
Мы все ещё несладко жили.
И шли из школы
Не домой...

Снова старая рана открылась,
До рассвета я глаз не смыкал.
А как в небе заря засветилась,
На больничную койку попал.

На дом, быть может, он копил,
на мебель, на корову,
но пушку он себе купил –
суровую обнову.

Вернулся из Берлина побеждённого
К себе в село Непомнящих Иван.
Вернулся, а жена уже не ждёт его –
От горьких слёз в глазах её туман:

Сад распускается – перед грозой,
дитя рождается – перед войной.
Потом вспоминается: «Боже ты мой,
как было светло перед самой, той…»

Я брал Париж! Я. Кровный сын России.
Я – Красной Армии солдат.
Поля войны – свидетели прямые –
Перед веками это подтвердят.

Далека военная молодость,
Отоснилась давно беда,
Но всё дышит Ладога холодом,
Как тогда…

Прости нас, конница, прости.
Мы без тебя войну закончим.
Прости за то, что мы прошли,
А ты осталась у обочин.

Негромкие песни военной поры,
Мы вас позабудем едва ли:
Какие пространства, какие миры
Вы нашим сердцам открывали!

Я помню твои развалины,
дымящиеся ещё.
От улиц – одни названия,
воронкам потерян счёт.

По берлинской мостовой
Кони шли на водопой,
Шли, потряхивая гривой,
Кони-дончаки.