Жгли костры, пахло гарью.
Над рекою струился туман.
Шла по берегу Марья,
Рядом с нею – Иван.

О счастье не могло быть речи,
Когда, чтоб не страдать в плену,
Народ страны взвалил на плечи
Отечественную войну.

Дядя-тётя Маруся… Воспоминанье
С этим именем странным приходит ко мне.
Очень ярко и крупно, как на экране,
Снова детство моё в той жестокой войне.

В домотканой выцветшей черкеске,
Улыбаясь ясно и сурово,
Он сидит на ветерке нерезком,
Смуглый от дымка порохового.

Белый апрель:
белая замять распоротых пуховиков и подушек
по дорогам;
белая кипень вишневых садов в палисадниках

Перед Волгою-рекою
Крепко бились мы с врагом.
Пот со лба стерев рукою,
Огляделся я кругом.

Облачками цветочной пудры
исчезающий след мотыльков…
И вливается в окна утра
убежавшее молоко…

Город невель… Великие Луки…
Срок немалый и путь непрямой…
Наконец, после тяжкой разлуки
Возвратились солдаты домой.

Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.

Две золотистые полоски
На мешковатом пиджаке.
Под ними – «Красная Звезда».
Концы лучатся.

Вместо супа – бурда из столярного клея,
Вместо чая – заварка сосновой хвои.
Это б всё ничего, только руки немеют,
Только ноги становятся вдруг не твои.

Я был пацаном голопятым,
Но память навек сберегла:
Какая у нас в сорок пятом
Большая победа была!

Я помню в Вязьме старый дом.
Одну лишь ночь мы жили в нём.
Мы ели то, что бог послал,
И пили, что шофёр достал.

Когда ученик в «мессершмите»
Впервые взлетал в высоту –
Веснушчатый Саша Матросов
Играл беззаботно в лапту.

Штаб – в пыли. Дом – в пыли.
Только грохот и звон.
Из разбитых окон
стекла вдребезги – вон.