Передо мной раскрыт который год
Отцовский из концлагеря блокнот.
Читать не в силах я – болит душа:
В нём жив отец, едва-едва дыша.

Так трудно скрывает округа,
Что знала другое житьё,
Что глубже мужицкого плуга
Война испахала её.

Я старею, и снятся мне травы,
а в ушах то сверчки, то шмели.
Но к чему наводить переправы
на оставленный берег вдали!

С Чукотки ветры дули, пурга вязала ноги.
Разбившись на пятерки, мы, зэки, шли в забой.
А души разрывались от боли и тревоги:
На батьковщине милой идет кромешный бой.

Ношу в кармане телеграмму –
Какая радостная весть:
Уже и дочка стала мамой,
А у меня внучонок есть.

И я,
Пожалуй, видел всякое.
И я на трудностях мужал…
В тот год...

Обычно к ночи вызывал комбат.
«Участок разминировать вот здесь», –
На карте мне показывал квадрат.
Я отвечал ему негромко: «Есть!..»

Иван не уходит от боя,
Иван – не трусливый солдат.
Не дрогнул Иван под Москвою,
Иван отстоял Сталинград.

Утром 10 мая 1945 года
я читал по свердловскому радио
собственные стихи о победе.
Студия была маленькая, душная, полутёмная.

Дождь со щебнем играет в классы.
Воробьи воруют макуху.
Я черчу отчаянно красным
43-го чёрный угол.

Ленинградцы, дети мои!
Ленинградцы, гордость моя!
Мне в струе степного ручья
Виден отблеск невской струи.

А танки не остановили
движенье звёзд. Небесный свод
сиял, и ласточки чертили
свой нескончаемый полёт.

О, птица, летящая к югу, о, птица,
Опустись ко мне на плечо!
Расскажи моим маленьким дочкам, о, птица,
Как я их люблю горячо.

На окраине села
С головою белой
Сына мать с войны ждала
И окаменела.

Случилось это в Старой Руссе.
Шел сорок первый грозный год…
В сентябрьском небе плыли гуси,
И вдруг над лесом разворот