Не знаю, говорю вам честно –
В деревне ль, в городе каком –
Он стал солдатом неизвестным,
А я – мамашиным сынком.

Идут дожди, смывая вмятины,
Воронок вечную вину.
И до сих пор находят матери
Детей, потерянных в войну.

Посреди семейства и родни
Голову-то низко не клони,
Дорогой мой Дмитрий Алексеич!
Посмотри-ка, гости все уселись...

Нам не дано судьбой владеть,
ей управляют свыше.
Когда включает счётчик смерть,
страх разума не слышит.

Тихо плещет волна,
Ярко светит луна,
Мы вдоль берега моря идем
И поем, и поем

Итак, все кончено. Я выжил.
Обмотки. В недрах вещмешка
Буханка. В тряпке соль. Я вышел,
Держась за притолку слегка.

Прошел я сто боев, шагал в поту, в крови,
Но в сердце и теперь горит живое пламя,
Не прячусь в коноплю, держу все то же знамя, –
Да можно ль без борьбы? Без гнева, без любви?

Фольклор военных лет
Я славить не устану.
«Проверено. Мин нет.
Ефрейтор Полуянов».

Когда незнакомый товарищ убит,
И весть пройдет, как волна, –
Особенно смерть не удивит.
Ты скажешь: «Ну что ж, война».

Свеча беды далекой
Горит в окне.
Что жизнь была нелегкой –
Простится мне.

Так и нет на свете учебников-волшебников
О страстях стихии стиховой…
Еду в эшелоне, будто некий Хлебников,
С тетрадью школьной, пухлой под головой.

Мы держались,
Мы ночей не спали…
Сколько же отбили мы атак
За один лишь день?

В путь-дорогу меня снаряжала война,
чтоб Земля была счастлива, мирна, вольна.
Сколько я на чужбине лесов исходил!
Видел пальмовый, буковый, лиственный…

От голодной военной чахотки
Мать моя умирала.
Перед вздохом последним, прощальным
Всё она повторяла:

Им, помнившим Днепр и Ингулец*,
Так странно – как будто всё снится –
Лежать между радостных улиц
В земле придунайской столицы.