Живу…
Мне каждый день –
Награда,
Но сорок с лишним лет во мне...

Руена* – лестницы, лестницы, лестницы
Лестниц на тот свет.
Вихрь подметает ступени пустынные.
Стен и дверей нет.

Разрывы грузно взвизгнули с обидой.
За танком танк в степи гремит, пыля.
Начался бой… Храни нас и не выдай,
Родная опаленная земля!

Мальчишки сорок первого, подъём!
Чужие сапоги грохочут в мире.
Зовёт горнист – он был убит в четыре.
Труба поёт, и мы с тобой встаём.

Друг, товарищ мой за Ленинградом,
Ты мой голос слышал за кольцом.
Дай мне руку. Прорвана блокада.
Сердце к сердцу – посмотри в лицо!

Мемориал. Как взятое взаймы
У вечного солдатского бессмертья,
Вмонтировано в ратные шумы
Биенье человеческого сердца.

О счастье победы! Он вскоре,
Свое обгоняя письмо,
Домой мчался в поезде скором,
Уставясь, как мальчик, в окно.

Я, по Красной площади гуляя,
Множество людей встречал там разных –
Белых, жёлтых, чёрных – отовсюду,
Посетивших древнюю Москву.

Просторный гроб у тёти Поли
И даже тонкое бельё,
Но на лице гримаса боли –
Печать страдания её.

Приземиста, земли коснулась боком,
Посередине раздвоился ствол –
Стоит берёза около окопа,
Где бой когда-то за деревню шёл.

От гари и дыма слезятся глаза
Над русской равниной бушует гроза.
Тяжелой лавиной проносится шквал.
Железо и уголь дает нам Урал

В Бухенвальде есть большая тачка,
брошенная здесь она стоит,
потихоньку мучаясь и плача,
чувствуя раскаянье и стыд.

Из угара самокруток,
Из вагонной толкотни –
Остановка на полсуток,
Вылезай и не тяни!

Юнец зелёный, чин мужчины
Добыл я вскоре на войне:
Впервые не девчонка – мина
Поцеловала щёку мне.

Я в братских могилах не раз похоронен, не раз воскрешён.
Я пил за удачу слепых воскрешений, но был изначально
Мой шёпот прозренья для слуха чужого смешон.