Хочу домой… Хочу быть вместе с теми,
Кто дорог мне, кто близок мне всегда.
Сквозь даль пространства, сквозь глухое время
Магнитом тянет вечный зов гнезда.

Перестанут поджигать ракеты
Растревоженного неба синь,
И тогда на Украине где-то
У меня, возможно, будет сын.

Жизнь – и кислород, и дым.
Все мы были молодые.
…Мёртвые нужны живым.
Мёртвым не нужны живые.

Русский солдат и немецкая девушка…
После шести разлучальных декад
Вновь обретённую бабушку дедушка
Нежно целует – и я за них рад…

За то, что на свете я жил неумело,
За то, что не кривдой служил я тебе,
За то, что имел небессмертное тело,
Я дивной твоей сопричастен судьбе.

Мирное небо над крепостью Бреста,
В тесной квартире счастливые лица.
Вальс. Политрук приглашает невесту,
Новенький кубик блестит на петлице.

Скупа Земля на лавры и бессмертье,
Но знаю я, что на века вперед
Она в своей истории отметит
Неповторимый сорок пятый год.

На мне пальто из пёстренького твидика –
хорошее, германское пальто.
Глобальная имперская политика
четыре года думала про то,
как мне урон недавний компенсировать.

Я смотрю на тебя, моя мама,
С фотокарточки в нашем дому,
Что не раз ты со стенки снимала,
Прижимая к лицу своему…

…Весь Ленинград, как на ладони,
С горы Вороньей виден был.
И немец бил с горы Вороньей.
Из дальнобойной «берты» бил.

Что мне, солдату, осталось
После Второй мировой?
Ночи траншейной усталость,
Холод зари фронтовой.

И поднялась душа-подранок,
Душа, подбитая войной,
Тоской детдомовских лежанок,
Больничной скукой ледяной.

Дымилась роща под горою,
И вместе с ней горел закат.
Нас оставалось только трое
Из восемнадцати ребят.

На подшипниках осипших инвалид пылил по рынку:
Чем слышнее лязг медалей, тем страшнее тишина…
У него купил я клёши да кепчонку-шестиклинку
Из облезшего до ниток беспородного сукна.

Все ваши жизни – вас было четыреста,
Еще не обстрелянных фронтом ребят, –
Вместились в коротком приказе: «Выстоять»,
В приказе и клятве: «Ни шагу назад!»