Как мне враги ни «помогали»,
Я все-таки еще дышу.
А то, что фронтовых регалий
На штатском платье не ношу, –

На той войне был скоротечен
Прощанья скорбный ритуал.
Как помню, по шпаргалке речи
Комбат над гробом не читал.

В прифронтовой палатке госпитальной,
Что словно храм, стоящий на крови,
Не жалуют слова: «Исход летальный»,
Но молятся: «Живи, боец, живи».

Растает снег, и зацветет сирень.
В сирени соловей не петь не может.
Пусть на руинах черных деревень
Обугленные ветки ветер гложет;

Над нами медленно летит
У-2, знакомый всем на фронте,
На малой высоте гудит
Задиристо: мол, только троньте!

Разрыв беззвучный встал стеной,
Земля истерзана обстрелом.
Документальное кино
В квадрате кадра чёрно-белом.

Прогремели трубы грозную тревогу.
Защищать Отчизну – будь готов, народ!
Батареи, к бою! Роты, тверже ногу!
За победу Родины – армия, вперед!

В полыхающем кратере
Всенародной войны
Были, кроткие матери,
Вы сильны и грозны.

На стене тюремной
Сердце и стрела…
Горькая легенда
До меня дошла.

Всё сдвинулось – прошли века,
Иль жизнь прошла? – и не заметил.
Негаданно-нежданно встретил
В земле неблизкой – земляка.

Читаю книгу о войне:
Я выхожу из окружения,
И все орудия по мне
Палят, к лафетам отпружинивая.

Таял первый, безвременный снег –
Дымноватый, сырой, неподвижный,
Что еще не форсировал рек,
Не раскинул петляющих лыжней.

Нужна ли кому-нибудь повесть
О ветром развеянных днях?
Евразии каменный пояс
Со свистом прорезал наш поезд

Всего, что пережить в плену пришлось,
Не уместить и в десяти поэмах,
Мне самому не верится порой,
Что в лагере тифозном жив остался.

Мне досталось
Такое большое наследство –
Мне с ним горе – не горе,
Беда – не беда,
Мой конец.