С мужьями пожить не успели,
Заморских не ведали мод.
Зато отработать сумели
За десять веков наперёд!
Качалась пристань от народа,
Касаясь дном дощатым дна.
Она бы вся ушла под воду,
Случись под нею глубина.
И потому дрожащей стала,
В ней звуки все отозвались,
И смолы тяжко проступали,
И медленно катились вниз.
Вот меркнет взгляд перед разлукой,
Перед разлукой гаснет речь.
И трапы, трапы, словно руки,
Убрали с пароходных плеч.
И он, уже через мгновенье,
Всё дальше, дальше, уходил.
Вода горбатилась и, пенясь,
След оставляла позади:
Его несла в ладонях Волга,
По лету жаркому несла.
Волною была в плёсах долго,
Трудясь без устали и сна.
А может, пела? Тихо пела,
Как сотни лет она поёт.
Не эта ль песнь сердца задела
И захлестнула пароход?
Сначала робко и несмело
И вразнобой по голосам,
Но вдруг, крылатясь, полетела
В распахнутые небеса.
Всё выше, громче, всё дружнее.
И вот достала облака:
То «Из-за острова на стрежень…» –
А то мощней – про Ермака.
С ней боль разлуки выдыхали
И обретали с верой связь,
С ней удаль русская лихая
Через границы понеслась.
И чайки песнь перенимали
И рассыпали по воде,
И волны в голубые дали
Катили песню на себе.
И не тогда ль околдовала
И овладела песня мной,
И мне дорогой главной стала,
Моей заботой и судьбой?
Мальчишка-беженец, в то лето
Коснулась и меня беда,
И я согрет был песней этой,
Сиротством раненный тогда.
Сидел, прижавшись, на коленях
У трёх солдат, как у родни:
Так в мир входило поколенье,
Жизнь начинавшее с войны.
Я слушал песню с колыбели
И под свирель, и под струну.
О, сколько вдовы их пропели
В голодных избах в ту войну!
И под нужду, и под кручину
В них душу выплакав до дна,
Про ту, про горькую рябину,
Что век качается одна.
Ах, песня, песня, диво-песня!
Зовёшь на праздник и на бой.
Я был бы счастлив в жизни, если б
Не песней – песенкой одной
Остаться на родной сторонке,
В душе народа моего.
Пускай поют её негромко,
Но только пели бы её.