«И возраст был не призывной,
И мог бы дома отсидеться,
А он погнался за войной –
Всё в голове-то было детство.

Скала подпрыгнула и села.
Прибоем пыль вошла в забой.
Горячий ветер ошалело
Кружил на месте, как слепой.

Деревья тоже воевали
И нас спасали от войны:
Стволы под пули подставляли
И гибли гордыми они.

У нас были свои причины.
Спешили мы тогда – втайне,
В двенадцать лет – почти мужчины,
К отцам поближе да к войне.

Бился я за Россию,
И где холмик дымился,
Где нас пули косили,
Я с Россиею слился.

Ах, как бабы поют в Дорожово*!
Ах, как бабоньки пляшут – страсть!
«Дорогова,
Свово дорогова...

В полночь Невский проспект
стал безлюден, как снежное поле,
Заметают снега у заставы кирпич баррикад,
И гудит за окном настороженный, близкий до боли

Спит сын,
ручонки разметав, –
споткнулся он, касатик, вроде,
до той черты не добежав...

Железный холод подступал к Москве,
Огонь и стужа встретили врага,
Штыки мерцали в грозной синеве,
И голубели жесткие снега.

Что прожил – не достойно сожаленья,
Как водопад, что орошает дол.
Я, может, завтра должен пасть в сраженье,
Но только гордо – камнем – как орел!

Минуло тридцать лет, потом и сорок,
А кажется – вчера с войны пришел.
Был этот путь и короток и долог,
и невесом, и всё-таки тяжел.

Ты с нами сегодня… Грохочет война.
Путь твой прост и суров.
Верный помощник, ты быть должна
Там, где раны и кровь.

Стою на станции знакомой.
Оторопел: ой, как мала!
В висках набатом: до-ма, до-ма!
Гудят, гудят колокола…

Я вижу эти огненные вспышки
В твоих глазах, когда в ночи слепой,
Себе не позволяя передышки,
Ты прямо с марша вклинивался в бой.

Сутуловат, приземист, сед
Идёт к поленнице сосед.
Топор, как коршун полевой,
Взмывает вдруг над головой...