Когда тебя отец берёт на плечи,
Забудь свой страх, сомнения рассей:
Ты самый сильный, и теперь при встрече
Сам дразнишь безбоязненно гусей.

Он приезжал обычно в мае
Откуда-то издалека.
Шутил, что комнату снимает
Просторную у лешака.

Встанем, товарищ, в сторонке,
Пусть отдохнут костыли.
Вспомним о прошлом негромко,
Молча еще постоим.

Мы, стиснув зубы, шаг за шагом
Шли на восток, шли на восток.
Остался там, за буераком,
Наш городок.

Бежали машины, ползли тягачи
в сплошном несмолкающем гуде.
Разбитой дорогой в кромешной ночи
спешили окопные люди.

Мины летели, пронзительно воя,
Чтобы сразить молодого бойца.
В полдень упал он под елью кривою,
Кровь отирая ладонью с лица.

Когда, упав на поле боя –
И не в стихах, а наяву, –
Я вдруг увидел над собою
Живого взгляда синеву,

Земля моих предков – в тумане густом,
Он черной повис пеленою:
То раны дымятся на теле родном,
Истерзанном дикой ордою.

Всей громадой земной, всею мощью скудельной –
Мчимся в ночь, повернуть не судьба!..
Тускло светит оконцем в дали беспредельной
Над затейливой речкой изба.

Под сенью мглы и молний,
И трепета ракит,
Гремящий и безмолвный,
Наш полк идет и спит.

Открыта дорога степная,
К Дунаю подходят полки,
И слышно – гремит корпусная,
И слышно – гремят башмаки.

Ни седоков,
Ни окриков погони –
Видений бег?
Сквозь лунный хуторок...

Как богато мы, нищие, жили!
Ты почти что босой – всё равно!
Для тебя – Тито Гобби* и Джильи**,
Красота и Аиды***, и Джильды****.

Машут крыльями мельницы
В сорок третьем году.
В чистом поле чернеются
На юру, на виду.

Стекла в клетку – стекла сумасшедшие.
Бьется в черных судорогах тьма.
Вот оно – вселенское увечие,
Всполоха ночного кутерьма.