Чёрный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца, –
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый…

Смерч пожаров… Кровь России…
– Помоги ползти, сестра…
Санитарные носилки
Создавали мастера.

В созвездье даргинских селений,
К огню своего очага
Вернулся из пекла сражений
Отец, одолевший врага.

Окаймленный горестною тенью,
Видит мир, от ярости дрожа,
Как с пальбой врываются в селенья
Рыцари отмычки и ножа.

Здесь фундаментов камень в песок перемолот войной,
В каждой горсти земли затаился смертельный осколок.
Каждый шаг продвиженья оплачен кровавой ценой –
Лишь девятой атакой был взят этот дачный поселок.

Воскресить бы в памяти те числа,
Когда было слишком жарко нам,
Побывать бы мне на древней Висле*,
Обойти Сандомирский плацдарм**.

За всю войну – ни тюбика помады,
Подведены чуть брови угольком…
Девчонки в гимнастерках рядом с нами,
Смешливые, доверчивые взгляды

Как сказать, что ты жив? Так сказав, я солгу.
Но сказать, что ты умер, сумею едва ли:
на июльской траве, на январском снегу
среди тысяч убитых тебя не видали.

Да, и я прошел войной,
Полудетской еще походкою,
И дорога легла за мной
Развернувшеюся обмоткою.

Мы в детстве пели на просторе,
Входя в иные времена:
«Штурмовать далёко море
Посылает нас страна!»

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они – кто старше, кто моложе –
Остались там, и не о том же речь,

Смотрю на карту – как же это рядом;
здесь шли на Мгу, а тут на Красный Бор!
Другая карта и с другим масштабом,
а в памяти двухверстка* до сих пор.

Нева… Горбатый мостик… Летний сад…
Знакомая чугунная ограда…
Стоят бойцы. Теперь они хранят
Червонную сокровищницу сада.

Еще бывает ночь свежа,
Но к полдню вновь тепло вернется,
И часовой у блиндажа
Лучам весенним улыбнется.

Стоит, беспомощный и жалкий,
В лохмотьях крупповской брони
Немецкий танк у перелеска
Под вешним проливным дождем.