На старые окопы, дзоты, доты,
Оставленные средь полей войной,
Колосья в наступленье, как пехота,
Идут сплошной солдатскою стеной.

Не раз ей душу больно трогали –
Мол, кто так маяться велит?
Мол, от такого проку много ли –
Чего он стоит – инвалид!

Затишье… Июньского грома раскаты
Порой орудийного гула слышней.
Но гроздья колючки не сняты с рогаток,
И дула глядят из-под шапок ветвей.

Не люблю я тиканья часов –
Времени настойчивого стука:
В них десятки мертвых голосов,
Памяти докучливая мука.

В войну средь вятской глухомани
Искали люди кремни-камни
И, приложив фитиль из ватки,
Из камня искры высекали
Кресалом из калёной стали.

В то лето было на болоте
Смородины черным-черно.
Глядит с кустов, а не сорвёте:
Шагнёшь – и засосёт на дно.

Опять сумасшедшие хлопья
Ликуют, ныряют, парят,
Целуют чугунные копья
Твоих обреченных оград!

Лежат солдаты после боя
И в наступившей тишине
Не торопясь дымят махрою,
Забыв на время о войне.

Как знак отхлынувшей беды –
А я с бедой знаком –
В музее хлеб из лебеды
Чернеет за стеклом.

Эти братья остались с войны без отца,
И поблёкшая мать молодая
Никакого уже не ждала молодца,
На старинных бобах не гадая.

Чтоб стать выносливыми, ловкими
Всем, как один – боец к бойцу,
Мы с деревянными винтовками
Пыль поднимали на плацу.

Их было семьдесят бойцов
И капитан седой.
Их было семьдесят юнцов
С нелёгкою судьбой.

Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, гнилой земле.

Снег, снега… В полях бушует вьюга –
Еще сильны законы февраля.
Но погляди: воспрянула земля
От Севера до солнечного Юга.

Когда тебя отец берёт на плечи,
Забудь свой страх, сомнения рассей:
Ты самый сильный, и теперь при встрече
Сам дразнишь безбоязненно гусей.