Потому что жизнь всё же – не что, а как,
и уздечка – из кожи именно, а нейлон,
может быть, и прочнее даже, но мой резон,
что и лошади тоже – в коже особый смак.
А особый смак – он и есть настоящий вкус,
или жизни вкус, заходя на расхожий слог,
говоря о кайфе, молодости и плюс
о самой жизни, если, конечно, смог.
А тем паче – всаднику. Что это за Чечня
или Иудея, что ближе, да и родней,
если глянешь – раз, и обчёлся лихих коней.
Ни коня уже настоящего, ни ремня.
Обсчитался, стало быть, перенадеялся
на Всевышнего, на удачу, на чёрт-те что.
И печёт, и мороз по коже, и мчит авто.
И по свету дорог нехожено – жизнь вся.
Говоря о коже, продолжу ещё о ней.
Мне рассказывал дед, на Первой на мировой
до шести воевали бой, ну а в шесть – отбой,
и они свежевали с братом убитых коней.
И меняли шкуры на шнапс, и айда в запой,
и братались с теми же немцами потом.
А наутро пели: «Смело мы в бой пойдём!..»
Или это уже на Гражданской про смертный бой?
Нет, про смертный позже, это без лошадей,
на Второй, где конницы даже и след простыл.
Дед ремни тачал на весь на чарджуйский* тыл,
а в тылу освенцимов снимали кожу с людей.
С иудеев, по большей части. Такой народ.
Из него что хочешь – универсальный люд.
И на суперфосфат годится, чего уж тут…
И на абажуры. И золота полон рот.
Вот и встало мемориалов. Полвека – ах…
И в улыбках светится что ни на есть фарфор.
И о золоте, как же, если уж разговор.
О коронках тех переплавленных и счетах.
«Всё равно не любят – пускай хотя бы вернут!..»
И за мир – сейчас же, в обмен, до любых глубин.
Включишь новости – что ни день, а сюжет один:
ах, убит солдат… и далее – курс валют.
А закат падёт – занимается новый тур.
Тары-бары, базар-вокзал. А из новых эр
акаэм** торчит, а там уже бэтээр***...
Не земля – набор чужих аббревиатур.
И вжимается свой шесток, предъявляя счёт.
Если знаешь, скажи, пожалуйста, не молчи:
от чего алеет Ближний Восток в ночи?
Светофоры, понятно, кровь… Но что-то ещё.
Заведи машину в праздник осенних дней
и листай эпохи, себе и Дубнов**** и Грец*****.
Тут стоял дворец, а здесь погребён мудрец.
А на этой ферме прокатывают коней.
Ты усадишь сына в пластмассовое седло,
да и сам в такое же, и в семенящий зной –
по земле родной, не тобой отвоёванной,
круговой тропой, пока зады не свело.
Дед бы вытачал, как положено. Он умел.
Это грамоту – он не очень, а кожу знал.
И семью кормил, и в лагере не пропал,
и на воле пел, а вот сюда не успел.
Потому что век – чужих коней стремена.
Потому что внук, и ещё, и свой сад.
Там его деревья уже без него стоят
и сегодня, в послеимперские времена.
В самоволку к ним сбежал в свой последний раз,
у врача дежурного всё-таки отшутясь.
А потом и бабка рядышком улеглась.
Вся любовь. Как сказали бы раньше: и весь сказ.
Ни коней. До больницы тоже довёз трамвай.
На еврейском кладбище – с деда – какой спрос?
Он с одесской вишней давно в небеса врос
и оттуда зрит на шагреневый мой край.
Хорошо с небес видать Первородный Храм.
Что Скала под Куполом или Господень Гроб?
И колхоз любил он. Не то чтоб деньгу грёб,
но себе на памятник сам заработал, сам.
…О любви и хотел сказать безо всех саг.
Даже если империи сами сменяются,
Иудейской нашей войне не видать конца.
Потому что любовь… любовь. Остальное – так.
* Чарджу́й – одно из бывших названий Туркменобада.
** АКМ – автомат Калашникова модернизированный.
*** БТР – бронированная транспортно-боевая машина.
**** С.М. Дубнов – российский историк, публицист и общественный деятель, один из классиков и создателей научной истории еврейского народа.
***** Генрих Грец – немецкий историк, автор первого монументального труда по всеобщей истории евреев.
Печатается по антологии «70» журнального клуба «Интелрос» (2018).