Да, в десять лет мы были дети, но –
Жёсткий, в горьких складках рот.
Я жил на Волге в сорок третьем,
Бежал не с фронта, а на фронт.

Сердце, сердце, потерпи взаперти!
Не гуди, башка контуженая!
Нам бы только это поле перейти –
и вповалку бы, не ужиная.

Когда я был молод, была уж война,
Я жизнь свою прожил – и снова война.
Я все же запомнил из жизни той громкой
Не музыку марша, не грозы, не бомбы,

Сидел солдат, плечо сутуля,
Среди деревьев и травы.
Дождинки плакали, не пули
По каске, снятой с головы.

Я – воин, я в боях тяжелых
Сражаюсь из последних сил,
Но не забыл о наших селах,
О вас, ребята, не забыл.

По фронту мертвое затишье,
Ни огонька, ни звука чтоб…
Поднимешь голову повыше –
Увидишь вражеский окоп

Пусто место мамино с отцом…
Был отец когда-то молодцом.
На коньках вдвоём они стоят.
На меня вдвоём они глядят.

Ёлка на четвёртом этаже –
Плавно бродят милые старушки…
Ёлка в прокопчённом блиндаже –
На ветвях бумажные игрушки…

Каким-то чудом башня уцелела,
Немало испытавшая, она
На сотню лет, казалось, постарела,
И снег лежал на ней, как седина.

Когда к ногам подходит стужа пыткой,
В глазах блеснет морозное стекло,
Как будто вместе с посланной открыткой
Ты отослал последнее тепло.

…Ой, вы, невские сиги,
Ладожская корюшка!
Драпал немец в три ноги,
Нахлебавшись горюшка!

Что из того, что те атаки
По палисадникам велись
И все окрестные собаки
Некстати около вились,

Я вижу залы – залы ожиданья.
И вечером, и предрассветной ранью –
Под вечно голубым плафонным небом.
Здесь время неподатливо, что камень.

Тогда нам было не до игр.
Отцы – на подступах к Берлину.
А за селом, врастая в глину,
Ещё торчал подбитый «тигр».

Ты много лет разыскиваешь братьев,
Обходишь обелиски все подряд,
Где под звездой, исполнив долг свой ратный,
Погибшие соратники лежат.