Хата солдатская вышла
На перепутье дорог,
Кутаясь в серую крышу,
Будто бы в старый платок.

Мы помним день с такою датой,
Не пасмурный, не на ветру,
Когда народ вдруг стал солдатом,
Проснувшись рано поутру.

Женщина погибшего на фронте
Спит у железнодорожных касс.
Вы её, пожалуйста, не троньте.
Пусть она не беспокоит вас.

В пору военных разрух
С хлебом в стране было туго.
Не выпускала из рук
Ты ни винтовки, ни плуга.

Я не помню войны.
Только еле
Помню, как от осколочных ран
У соседки, на белой постели,
Не хотел умирать капитан.

Как пехота возвращается с войны?
На висках на всю Европу седины.
На груди нашивки красные да жёлтые…
Пулевые, штыковые – все тяжёлые…

Шел суровый сорок третий год.
Мы в боях до Киева шагнули.
У днепровских, у крутых высот
Друга моего сразила пуля.

Нам зарево пожаров освещало
Дорогу от села и до села.
Но в нас сильнее ненависть пылала,
И, хоть прошли с боями мы немало

Пепел главных военных преступников
Был развеян над Мюнхеном.
Слишком красиво звучит!
Несколько жалких горстей...

Совместный труд земли и неба
Приносит жалкие плоды.
Эпохи символ – знак беды –
Осьмушка* хлеба.

С мальчишками дралась я во дворе
И не боялась, что придёт расплата:
Известно было местной детворе –
Есть у меня два сильных старших брата.

Май богат и зеленью, и синью.
Всё, чему цвести, давно цветет.
На восток, из Латвии в Россию,
Армия немецкая идет.

Будет весна. Журавли прилетят.
Будет висеть над землёй тихий дождь.
Мимо намокших деревьев, солдат,
ты не пройдёшь. Ты не пройдёшь.

Насколько обнимает глаз пространство
И может повернуться голова,
Разросся вширь могучий дуб славянства,
Живых ветвей поднявши кузова.

Весь под ногами шар земной.
Живу. Дышу. Пою.
Но в памяти всегда со мной
погибшие в бою.