Землянка дружбою согрета.
Коптилка, ящик от снарядов…
Благодарю судьбу за это,
Мне больше ничего не надо.

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.

…И было утро: снег валился с неба.
И было детство. И зачем-то в нём –
та очередь за редким белым хлебом,
который привезут, быть может, днём...

Возносится песня,
как птица,
Звенит
надо мной

Нам не дано спокойно сгнить в могиле –
Лежать навытяжку и приоткрыв гробы, –
Мы слышим гром предутренней пальбы,
Призыв охрипшей полковой трубы

А небо горело холодным закатом,
А море гремело тревожным набатом,
Сирена буксира надсадно звучала,
И барки пылали в порту, у причала,

Он у станка упал и помер.
Он свой станок осиротил.
Народ сбежался. «Вот так номер!» –
Старик Пахомов говорил.

Ещё не вспыхнули ромашки,
Но бредит цветом в почках сад…
Проковылял на деревяшке
С войны вернувшийся солдат.

Как долго –
через всю Россию –
шли письма. Днём и по ночам.
А ты, девчонкой, разносила
их по дворам односельчан.

Не сужу – какие есть заслуги,
О потерях ваших не сужу,
Ветераны. Я скажу о друге.
Я о друге нашем расскажу.

Живых не считали, а мертвых не счесть.
Да этого им и не надо.
Пожалуй, у дьявола, если он есть,
Подобного не было ада.

Вас пули стригли не по росту,
Вы в штыковую шли, не зная,
Что из полка одна лишь рота
Пробьётся от Москвы до Мая.

Каждый по-своему
утверждает себя.
Один расписывается на храме:
«Здесь был Вася»...

Мне страшный сон
Приснился на рассвете:
Как будто пушки
Всех времён и стран...

Бомбовозы ровными рядами
Шли и шли угрюмо на рассвет –
Высь покрылась черными крестами,
Будто это кладбище над нами