Бой откатился и совсем утих.
И тишина тревожная нависла.
Нас в отделенье – четверо живых.
И молча рядом мы стоим над Вислой.

Вы своих не увидели книг,
Вы за Родину встали…
Оттого этот отблеск на них –
Нержавеющей стали.

Любимая! Не раз я рвал цветы
На поле, где зимой прошли бои:
Быть может, в блиндаже уснула ты,
И я тебе отдам цветы мои.

Не привыкать солдату к жажде.
На фронте, помнится, однажды
Горячий был денёк!
Степь. Ни колодца, ни селения...

Увижу я сквозь память
Опять одно и то ж:
Жнут женщины серпами
Неубранную рожь.

Земля моих предков – в тумане густом,
Он черной повис пеленою:
То раны дымятся на теле родном,
Истерзанном дикой ордою.

А за домом моим благодать, благодать.
Там просторное поле – краёв не видать!
То-то с хлебушком будем – накормим страну,
А коль будет, то сдюжим любую войну.

По старой памяти, как будто невзначай,
Я захожу к твоей седой старушке.
В коричневые глиняные кружки
Она душистый разливает чай.

Под Новосокольниками где-то,
Где кругом ни ветки, ни жилья,
В ледяной, холодный час рассвета
Оборвалась песенка твоя.

Фронтовые дороги,
Грозовые года…
Ощущенье тревоги
Не забыть никогда.

Чёрный гром
раскололся над крышами.
И внезапно всё смолкло
вокруг...

Я над белым молчанием Свири стою.
Что тревожит в разливе спокойного света
Даль полей, и деревья, и душу мою?
Что мольбой леденящей вплетается в лето?

Среди сугробов и воронок
В селе, разрушенном дотла,
Стоит, зажмурившись, ребенок –
Последний гражданин села.

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они – кто старше, кто моложе –
Остались там, и не о том же речь,

Ломая вражеские доты,
Не дав опомниться врагу,
Мы вышли к Сожу всею ротой –
В дубовый лес на берегу.