Ночи июня! Нету светлее, чем вы, и короче.
Как вы похожи на жизни солдатские, белые ночи!
Как вы похожи на губы любимых перед восходом –
Тёплые губы любимых в садах сорок первого года.

Слепая мина, дерево скосив,
Осколки вздыбила и пала прахом.
А он вдыхал что было сил
Земли испепеленной запах.

Перегорит костер и перетлеет,
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет
О страшных днях бессмысленного зла.

Майским солнцем комната нагрета,
Теплый ветер штору приподнял.
Вынул из потертого планшета
Карту, по которой воевал.

Острый ветер морской озорует в палатах,
Шторы синие рвет. Тишина. Белизна.
И «ходячие» бродят по саду в халатах,
И халаты сидят на окопных ребятах

Собачья жизнь. Собачий холод.
Конвой неистовствует: «Шнелль!»
Ты ветром весь продут, измолот.
Не согревает и шинель.

Наступали батальоны…
В эту страшную войну
Все боялись почтальона,
Тётю Катю Шульпину.

Бой спадает, и вскипает, и рокочет.
Неотступно смерть над самой головою.
Лес руками переломанными хочет
Небо синее нащупать над собою.

Шли беженцы. Мы беженцами были.
Нам не до жестов, чтобы горсть земли
С собою брать. Мы на себе несли
Единственную ношу – тучу пыли.

Четыре года – грохот канонады,
Металла лязг, сверлящий вой снарядов.
Четыре года все гудело, выло.
Вдруг тишина густая оглушила.

Уже послы живут в тылу глубоком,
Уже в Москве наркомов не видать,
И панцирные армии фон Бока*
На Химки продолжают наступать.

Когда в Касимов приезжаю,
Где годы детские прошли,
Я с тихой грустью вспоминаю,
Как мы, настырные, росли...

Перед дальней дорогой – давай повторим,
Как гляделись мы, помнишь, в лесную криницу
Как, смеясь, pасставались мы с детством своим,
В опрокинутом небе искали синицу.

Снег летит и летит… Мы уже никогда не забудем,
Как на мертвые лица ложится нетающий снег.
Кто останется жив, пусть расскажет, по совести, людям:
Об отходе в ту зиму и думать не мог человек.

У крыс фашистских зреют планы,
Иные крысы уж в пути:
Упаковавши чемоданы,
Через моря и океаны