Возносится песня,
как птица,
Звенит
надо мной

Снег, снега… В полях бушует вьюга –
Еще сильны законы февраля.
Но погляди: воспрянула земля
От Севера до солнечного Юга.

Я навсегда запомнил госпиталь
В послевоенные года.
Мы с братом были часто гости там:
Перепадала нам еда.

Никто не давал нам уроков,
Как Родину нужно любить.
Ни школы, ни толпы пророков
Не могут тому научить.

Земля качалась, падали деревья,
Огонь плясал на взорванной броне.
Пылали словно факелы деревни,
И люди погибали на войне.

Из горящего поезда на траву
Выбрасывали детей.
Я плыла по кровавому, скользкому рву
Человеческих внутренностей, костей...

Был сорок третий год. Шло третье лето
Войны, когда в сибирское село
Приехал скульптор и двухтомник Фета
Привёз, не показалось тяжело.

Так смеха ради санки называли
Во дни войны в селе моём родном.
Их с вечера дровами нагружали
И оставляли на ночь под окном.

Я прежде думал: здесь любви не место.
Войны приказы – думать о другом.
Там – в мирной жизни – чувства неизвестность
И тишина, и мысли про любовь.

Бурлит толпою вечевой
Толкучка – рынок вещевой.
А над страной – сирены вой:
Пикирует сорок второй.

Два дня орудийной пальбой
Шатает всю землю под нами.
Два дня и две ночи без сна.
Поверишь, нам вечности мало!

Безусый, необстрелянный, курносый,
Держа наизготовку автомат,
На пограничной вышке под норд-остом
Стоит недавно призванный солдат.

Мы притащились из разведки,
Свалили в угол «языка»,
Комвзвода, связь ругая крепко,
Кричал: «Варшава! Я – Ока!..»

Сидит, прядет старушка
И доброй вести ждет
О том, что смолкли пушки
И сын на днях придет.

Мир наполняют
послевоенные люди
послевоенные вещи
нашёл среди писем