Вот уже восьмые сутки кряду
льется дождик – реденький, дрянной.
Стариковский шёпот листопада,
бормотанье ветра за спиной.
На кромке переднего края,
лишь крикнуть успевший: «Вперед!»,
он знает, что он умирает,
не верит, что насмерть умрет.
Слабеющий взор еще ясен,
земля под плечами мягка,
и он умирать не согласен,
покуда плывут облака,
и тоненько тенькает песня –
струною травинка дрожит,
и ворон в своем поднебесье
еще безучастно кружит…
Не дрогнул солдат от удара –
он просто упал навсегда.
А вдруг у дружка-санитара
во фляге – живая вода?!
Глоток, заживляющий души
до свадеб детей и внучат…
Но в сердце всё глуше и глуше
тупые осколки стучат.
Весь мир неподвижен и выжжен,
и больше не видно ни зги,
и ворон всё ниже и ниже
прицельно сужает круги…
…Про жизнь рассуждая толково,
прикинув свой жребий земной,
я знаю: случится такое
когда-нибудь и со мной.
Но, яростный, стреляный, старый,
которому всё – не впервой,
дождусь я того санитара
с той самой водою живой.
В атаке, в дороге, в палате,
где б мой ни окончился путь,
на это меня еще хватит –
из фляги солдатской хлебнуть.