Под калибры, прицельно бьющие,
Стали маменькины сынки.
Некурящие и непьющие,
Не любившие по-мужски.

Я вошёл в поэзию мальчишкой,
Я мальчишкой буду до конца.
Как Гаврош* в расстрелянном Париже,
Упаду под пересвист скворца.

Гудит над бараками ветер –
Для нас он еще не умолк,
И нам всех дороже на свете
Запасный стрелковый наш полк.

Скалистый остров загудел
От орудийного раската,
По грудь в бушующей воде
В атаку ринулись солдаты.

Под землею в глубине
С фонарем сидит громила,
Он на карту на стене
Смотрит мрачно и уныло.

Завтра будет солнце
Радостно светить.
Это наша доля –
Новый день творить!

Когда я вижу, как убитый
Сосед мой падает в бою,
Я помню не его обиды,
Я помню про его семью.

Печальны были мамины глаза,
В них пелена горючих слез стояла.
И все слова, что я тогда сказал,
Она в душе своей запоминала.

Грустные вести горечью полнят
Душу, и просит она одного:
Не умирайте, солдаты, кто помнит
Брата погибшего моего.

Я всё запомню так,
как есть.
Как листья улетают с веток,
как тарахтит на крыше жесть,
как ночь чиста перед рассветом.

Вспомним блокадные скорбные были,
Небо в разрывах, рябое,
Чехов, что Прагу свою сохранили,
Сдав её немцам без боя.

В закордонной той дали,
У венгерского сельца,
Никнет ива до земли
Над могилою отца.

От героев былых времён
Не осталось порой имён.
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землёй и травой...

А бабушка сушила сухари
И понимала, что сушить не надо.
Но за её спиной была блокада,
И бабушка сушила сухари.

В мои годы отец воевал на войне
и в атаку ходил на горячей броне…
Вот так задорно
я когда-то хотел написать
о войне, об отце…