«Привет с дороги! Здравствуй, Сапура!
Поздравь меня – хожу теперь в шинели.
Мы сели в эшелон позавчера
И думаем сегодня быть у цели.

Здесь рыли мамы ров когда-то,
Оставив нас в пустом селе,
Ломали хлипкие лопаты
В холодной глинистой земле.

Прости меня, мой детский дом, –
Приют в ту горькую годину…
Я обещал писать потом,
Коль в круговерти лет не сгину.

– Почтальонка, почтальонка,
Тяжела ль тебе сума?
– Тяжела моя сума.
Всё газеты да газеты...

Мой батя умер в октябре,
Когда в Крыму тепло и сухо,
Когда по крыше глухо-глухо
Стучали груши на заре.

Роса сверкала россыпью кристальной,
Когда из госпиталя вышел я.
Я шел домой, и запах госпитальный
Уже выветривался из меня.

У нас был примус.
Бывало, только вспомнишь – он шумит.
Там
мама возится с кастрюлями

Одни бежали от войны,
Свою спасая шкуру,
Другие рвались на войну,
По мненью первых, – сдуру.

Люблю я встречи ветеранов,
Когда огни вокруг горят,
Когда с подмостков и экранов
Сверкает золото наград.

Он без вести пропал на той войне,
Знакомой лишь по кинокадрам мне,
Но видела, как ждали с той войны
Его родные, памяти верны.

Нет ничего и не было –
Быль поросла быльём.
Не угрожало небо мне
Трассирующим огнём...

Волшебный глаз такси любезно
Мигнет вдали, мигнет вблизи,
К нему взываю, как из бездны:
– До Яготина подвези! –

Не признает атака середины.
Сначала и до самого конца
Она – как взрыв и как порыв единый,
Враз зажигает яростью сердца.

К этому дню
Голову преклоню.
Надо мной не кружитесь, вороны!
Никого не оплакиваю

Я не очевидец… рассказали,
Только мне не верить не резон…