Ты помоги мне, сердце,
Уведи –
В те давние года,
В сторонку дальнюю...

Осенней ночью, в слякоть, по болоту
Ко мне явилось пополненье в роту.
Я обошел неровный мутный строй,
Вгляделся в лица новичков усталых

Иначе жили до войны, совсем иначе.
Листаю бабушкин альбом и плачу, плачу.
Не оттого, не оттого, что помню мало,
что никого из них в живых я не застала.

Сигети1 в восторге от Буси Гольдштейна2
Клемперер3 поцеловал руку Брюшкову4
А я больше всех люблю Льва Оборина5
Нейгауз6 про него сочинил стишок...

Погиб журналист в многодневном бою
От Буга в пути к Приднепровью,
Послал перед смертью в газету свою
Статью, обагренную кровью.

Кричал я по ночам: «Земля на румбе!»
И воплем этим бабушку будил.
Она крестилась. Я же плыл с Колумбом
И по тайге с Арсеньевым бродил.

Впервые людно было в доме,
Что на отшибе, за рекой,
Здесь в День Победы пили вдовы –
За упокой, за упокой.

Берлинских бандитов берет зудеж:
«В России просторы – богаче не сыщешь!
Сразу – только на землю взойдешь –
В карманы сами полезут тыщи…»

Сердечный друг мой пишет так:
«С войны вернусь, дожидайся меня».
Стану с войны дожидаться тебя, –
Сокруши врага, героем вернись!

Слушай, ветер! Ты мчишься отсюда в Россию,
ты к родимой земле прикоснешься облетом.
Передай там, что мы уже скоро осилим
вон того, чьи из зарева бьют минометы.

Я, ровесник Победы, сегодня к ненастной године,
К высочайшему часу в твоей прокалённой судьбе
обращаюсь, отец мой.
И запах июньской полыни
пропитал эти строки и думы мои о тебе.

Входила в дом соседская старуха,
Ещё с порога истово и глухо
Мать костерила, костерила нас
И Гитлера, и весь иконостас:...

Шел в атаку яростный сорок первый год.
У деревни Крюково погибает взвод.
Все патроны кончились, больше нет гранат.
Их в живых осталось только семеро молодых солдат.

Потеряла карточку старушка…
Сгорбленная, с палочкой в руке,
Старая старушка-побирушка
Плакала у кассы в уголке.

Где повзводно, где поименно,
На важнейший рубеж сведены,
Держат крепкую оборону
Не вернувшиеся с войны.