Кто входил в Будапешт в дни январских боев,
Не забудут глаза матерей,
Буду – груду камней и провалы мостов,
Пешт – без окон, без крыш, без дверей.

Была моя рубашка в самом деле
Единственной, и мать ее стирала
Так бережно, и влажной надевала –
Мол, ничего, досохнет и на теле.

Полк безрезультатно третий день
Штурмовал, редея на морозе,
Высоту 12-47,
На пути торчавшую занозой.

На родину прах солдата
Вывезти не смогли.
И память в светлую дату
Встала из-под земли.

Всю ночь мы уходили большаком.
Горел июль.
Навстречу шла пехота.
Дымились паром мстинские* болота.

С ранней зарёй чуть заметен
профиль ущербной луны.
…Послевоенные дети
видят военные сны.

В лагере ударил соловей,
Зацвела черемуха в гаю,
Но не песни – залпы батарей
Душу растревожили мою.

Тебя увидел я впервые
В кольце огня над горизонтом.
Когда в порядки боевые
Ты встала подмосковным фронтом.

Из старой зисовской рессоры
(А сталь давалась нелегко)
Он был откован мне на совесть
Одним смоленским стариком.

Мне двадцать лет. Гремит трехтонка.
Со мною в кузове девчонка.
Вокруг смертельная война.
Навстречу нам грохочут взрывы.

Чернел над райкомом со свастикой флаг
В оставленном нами селенье.
Пришел на колени поставить нас враг.
…И встал человек на колени.

Ночью к слепому
яркие, как гроза,
ночью к слепому
приходят его глаза...

Она
давно стоять устала.
Зачем из камня
даже бровь?

Когда, чеканный шаг равняя,
идут солдаты на парад,
я замираю, вспоминая,
что был на свете мой солдат.

Лет пятьдесят или поболе,
в какой-то юбилейный год
воздвигнут по народной воле
солдат.