Кружилось небо грозовое низко,
И дождь стучался день и ночь подряд
В подножье небольшого обелиска,
Стараясь достучаться до солдат.

Все ищут правду о войне,
А правда горькая живая
Давным-давно тебе и мне,
Как рана сердцу ножевая.

Вижу, вижу, как босыми пятками
Промелькнуло детство второпях,
С мамиными пёстрыми заплатками,
С отблеском пожарища в глазах.

Брезжит свет. За стол усажен парень.
Хлеба нет. Зима. Сорок второй.
Кипяток в казанчике заварен
Вишенья пахучею корой.

Прохладой горной дышит грудь,
Блаженный полумрак…
– Откуда, всадник, держишь путь?
– Из города в кишлак

Безусый, необстрелянный, курносый,
Держа наизготовку автомат,
На пограничной вышке под норд-остом
Стоит недавно призванный солдат.

И приветливость во взгляде,
И следы былой красы,
И подзорник* на кровати,
И стенные бьют часы.

Геройство на фронте не знало преград,
Прекрасна судьба героя!
Но я – о тебе, солдат без наград,
Основа солдатского строя.

Не на китах, а на Иванах
Стояла и стоит она!
Как мать, к могиле безымянной
Щекой прильнула тишина.

У стенок, в воронках,
Во рвах, на холмах, у рябинки –
По отчему краю
Без вас не отыщешь версты...

Леса обугленные, земли обожженные,
Простите мне, что в скорбный час
Я не оплакиваю вас.
А раньше было: в поле васильки

Корежилась земля… Под рев металла
Я шел, солдат, на линию огня.
А где-то мать ночей недосыпала –
Своей любовью берегла меня.

Её зовут Фаина Таусон.
Перед войной – в Одессе проживала.
Я помню, как она в сорок шестом
Мужской пиджак на рынке продавала.

…Я вижу снова вихри непогод.
Земля изрыта язвами воронок.
Исходит кровью сорок первый год,
Как раненый волками жеребенок.

В саду играет полковой оркестр,
Огнём горят начищенные трубы,
И тесно от солдаток и невест,
И беспризорны спеющие губы…