В неполотом поле, где зной дожигает хлеба запоздалые,
где запах полыни, как дым, разъедает глаза,
прилягут на землю – как спят! – деревенские дети усталые,
глядят деревенские дети в неведомые небеса.

Отец в больнице. Это всё война –
Подстерегла и руку иссушила,
И отняла его былую силу,
Которая ему ещё нужна.

Чем ты дальше, отчий край,
Тем ты ближе и милее.
Нет на свете доли злее,
Чем сказать тебе: «Прощай!»

В колонну по три становись
и – шагом марш!
Кто в 21‑м начал жизнь,
тот, значит, наш.

По тропам лесным, по глыбам скалистым
Идем по фронту во все концы
Мы, военные журналисты,
Обыкновенные бойцы.

Смуглые горластые ребята
К поездам бежали поутру –
Возвращались с запада солдаты,
Задыхались песни на ветру.

Сейчас, не очень далеко от нас,
идет такое дикое кровопролитье,
что мы не смотрим друг другу в глаза.
У всех – геморроидальный цвет лица.

Помню день, помню час, буду помнить бессрочно:
Разметав по земле предвечернюю тень,
Виснут лысого неба горячие клочья
Над остывшим пожарищем двух деревень.

Долго девушка глядела –
у танкиста грудь горит.
– За какое ж это дело
награждали? – говорит.

«Идёт война народная…»* –
Поёт, поёт стена…
Ну а вокруг – холодная,
Голодная страна.

На мне пальто из пёстренького твидика –
хорошее, германское пальто.
Глобальная имперская политика
четыре года думала про то,
как мне урон недавний компенсировать.

Нас не брали на фронт в сорок втором,
нас в убежища прятали бабки и деды.
…Ночь – пространство со всех полыхает сторон.
Утро – в пепел деревья и травы одеты.

Падают осенние дожди.
Листья на деревьях пожелтели.
Узкая дорога впереди
Вьется сквозь гранитные тоннели.

– Ты видел сон?
– Да.
– Что тебе снилось?
– Вода. –
Мама была молода…

А тогда, на начальном этапе,
Рисовала я солнце на папе,
А вернее, на снимке его.
Я не знала о нём ничего.