Под небом жарким, как огонь,
Лежала степь, сухая, словно
В морщинах старая ладонь.
От зноя марево сгустилось
…Я вижу снова вихри непогод.
Земля изрыта язвами воронок.
Исходит кровью сорок первый год,
Как раненый волками жеребенок.
Я был тогда безусым… Но успел я
Сквозь дым атак пройти уже не раз;
Когда под Ржевом смерть в глаза смотрела,
Случайный дуб меня от смерти спас.
Широкой грудью принял он гранату,
Врагами предназначенную мне.
Война звала… И я ушел, в огне
Обняв калеку, как солдат – солдата.
И я сказал: «Я все снесу в борьбе,
Но о тебе вовек не позабуду.
Когда-нибудь я людям о тебе
Слагать стихи в родном улусе буду…
И с берегов степного Абакана
Я возвращусь узнать, каков ты стал,
Цветешь ли вновь, болит ли твоя рана».
И нынче летом клятву я сдержал.
И вот стоим мы в дальней стороне.
Вновь старый дуб о чем-то шепчет мне.
И вот стоим мы рядом – два калеки…
Нет, не случайно вспомнилась война.
Она в огне сдружила, и навеки
Нам руки покалечила она…
Что ж, боль проходит, раны заживают,
Но не забыть былого, не простить!
И если буря дерево ломает,
То остаются корни, чтобы жить.
А где гуляли пули да метели,
Растут теперь зеленые дубки…
Я вижу сына в детской колыбели
И помню боль простреленной руки…
Нет, не хотим мы, чтобы наши дети
Шли вновь сквозь кровь, и пламя, и металл.
Нет, не допустим мы, чтоб нивы эти,
Края мои чужой солдат топтал!