Говорят, что посмертно тела наши станут землею.
Я поверить готов в немудреную эту молву.
Пусть я стану частицей земли, отвоеванной с бою,
Той земли, на которой сейчас я всем сердцем живу.

«Отец мой, в лихую годину войны,
Сражаясь за счастье родимой страны,
Ты жизнь за него положил бы в бою?
Честь воина ты сохранил бы свою?»

Стоп-кадры детства в памяти моей,
сознанья вспышки первые, святые…
Деревня, май, зелёный дым ветвей
и свежих срубов смолы золотые...

Шёл рассвет на запад,
А война навстречу.
И не мог я с батей
В этот день кузнечить.

Что было там, под Киевом,
под Киевом,
под Киевом,
в июле сорок первого,
на выжженных полях?

Заветлужье*, заветлужье,
Тихих стариц** порукружья,
Хмурой оторочены тайгой –
Там моё осталось детство...

Была волна, и мне в каптерке
Мой самый первый старшина
Вручил по списку гимнастерку
И остальное всё сполна.

Когда и в жилах стынет кровь,
Я грелся памятью одной.
Твоя незримая любовь
Всегда была со мной.

Как долго память носит креп!
Болит рука, которой нет.
Болит душа (которой нет)
И стонет – по кому?.

Было немало губительных троп,
Были пожары, снаряды и пули…
Где-то остался мой старый окоп –
Рыл я его в сорок первом, в июле.

Красный цветок в цветнике родном,
Кто же с твоей красотой не знаком?
Суть твою каждому знать надлежит,
Кровью вспоен – стал ты красным цветком.

Руку друга буду пожимать –
Сверстника культя в шрамах…
Палата «минёров» из всех палат
Одна марганцовкой и порохом пахнет.

Батюшка, это не чудо-синица –
Это хвостатая дерзкая птица
Клювом ударила. Вдребезг стекло.
Сколько из дому тепла утекло!

Мы привыкли прощаться без слез,
Сомневаться в надежде и встрече,
Помню лиственный запах волос,
Что легли мне разлукой па плечи.

Над миром шальная вьюга
Не может кипеть всегда –
И солнце расправит брови,
И небо придет в себя.