Он пришёл с войны,
ночью лёг на кровать,
лёг он подле своей жены.
Надо было где-то смертельно устать...

Волей всевышней царица-пехота
В высшие сферы занесена.
Месит суглинок уставшая рота…
А впереди – всё война да война.

Пожитки люди притащили:
Захватчик изгнан из села.
Домой вернуться поспешили,
Но сожжены дома дотла.

Я слышал крик –
от боли иль напасти,
медлительный и неподвижный крик…
Шатало судно.

Кружилось небо грозовое низко,
И дождь стучался день и ночь подряд
В подножье небольшого обелиска,
Стараясь достучаться до солдат.

Я был в команде рядовым,
Служил на корабле минером…
К бессонным пристаням Невы
Пришли эсминцы и линкоры.

Ребята знали перед штурмом:
Атака – это не парад.
Страшней всего: «Ты-трус! Ты – шкурник!»
И выхватит ТТ комбат.

В грохоте снарядов
Снова день погас.
Вот уж третьи сутки
Не смыкаем глаз.

Мы с ним вели железную игру,
С немецким снайпером.
И жизнь была в ней ставкой.
Затеянная гитлеровской ставкой

Ляжешь, а постель – шинель сырая,
Явь уйдет, смешав цвета и звуки.
Снова, снова над передним краем
Мать к тебе протягивает руки.

Гостей незваных не встречал
Штыком и автоматом.
Я был тогда постыдно мал:
Лишь восемь – в сорок пятом.

А То был трёхлетний жеребец,
Хозяин табуна.
Ему за буйство наш кузнец
Дал кличку Сатана.

…Хоть здесь почти бомбёжек не было, –
Шинели всюду, гимнастёрки,
И так народу много бегало
Меж Пенз – От Первой до Четвёртой*!

Я знаю тихий небосклон.
Войны не знаю. Так откуда
Вдруг чудится – ещё секунда,
И твой отходит эшелон?!